Мастер и Жаворонок

Уивер Бринн

Слезы застилают мне глаза. Я пытаюсь отогнать их. Облегчение и сожаление переплетаются в груди. Единственное сожаление, которое я когда-либо испытывала по поводу своих поступков, — это то, что я не поделилась ими раньше с единственным человеком, который никогда не скрывал от меня своей тьмы.

Я смахиваю слезу со щеки и набираю ответ.

|Я тоже люблю тебя, Слоани. И мне бы тоже хотелось поговорить.

Кладу телефон в карман и смотрю на горизонт, пытаясь отогнать бурю эмоций. И томительное

желание поцелуя, которого так и не было. Острую боль от отказа. Стыд и облегчение от того, что секреты выплыли на поверхность. Но не могу найти облегчение, пока смотрю на город. Не проходит и пяти минут, как я слышу, как позади меня открывается дверь. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это.

— Хэй, — просто говорит он, останавливаясь рядом со мной. — Я так и думал, что найду тебя здесь. Не возражаешь, если побуду рядом?

Моя улыбка слабая. Я сосредотачиваю свое внимание на городских огнях.

— Хорошо.

Лаклан опирается предплечьями на перила, его локоть слегка прижимается к моему. Порывы ветра поднимают мои волосы с плеч. Это приятная прохлада для жары, которая все еще ощущается внутри.

Лаклан указывает вперед, и я замечаю блеск его обручального кольца.

— У нас был очень похожий вид, когда мы впервые переехали в Америку, — говорит он. — Лиандер поселил нас в квартире всего в нескольких зданиях к западу отсюда.

— Одних? — спрашиваю я, и Лаклан кивает. — Сколько тебе было лет?

— Семнадцать, — он одаривает меня горькой улыбкой, оглядываясь на горизонт.

— Я записал братьев в школу, сам начал работать. Лиандер нашел мне работу на кожевенной фабрике. По крайней мере, на дневное время.

— А на ночное?

Лаклан пожимает плечами.

— Я многим ему обязан. Он скрыл то, что мы с Роуэном сделали в Слайго. Привез нас сюда. Помог.

— Слоан упоминала что-то такое, — говорю я, смущенно улыбаясь, когда он закатывает глаза. Я подталкиваю его локтем и добавляю: — Но ты не должен быть у него в долгу вечно. Хотя, не мне указывать.

— Если кто-то и может убедить Лиандера что-то сделать, то, думаю, это ты, — говорит Лаклан, посмеиваясь и качая головой. — Он все еще не оправился от того, что в его собственном доме его одолели кексы. Ему понравилось.

Я встречаюсь взглядом с Лакланом, и он, кажется, стоит ближе, чем я думала. В его глазах теплота, когда он одаривает меня кривой усмешкой, но остатки грусти остаются.

Наши улыбки тают, когда мы стоим бок о бок на пронизывающем холоде. Я первая прерываю нашу связь и смотрю на город, хотя мне и приходится прилагать усилия, чтобы отвести взгляд. Чувствую, что он все еще наблюдает за мной краем глаза.

— Мне нравится здешний вид. Нравится смотреть на расстояние. Кажется, что с такой высоты можно увидеть весь город, — говорю я. Мое сердце бешено колотится, и каждый удар приближает меня к воспоминаниям, которых я обычно изо всех сил стараюсь избегать. У меня на сердце так тяжело, что, я уверена, Лаклан видит, как у меня бьется пульс на шее, но если и видит, то не подает виду. — Это было ограбление. Вот так я потеряла своего отца. Поэтому моя мама прихрамывает. Поэтому я не люблю тесноту. Поэтому иногда не могу уснуть.

Лаклан мог бы сказать что-нибудь язвительное, поддразнивающее. Но он молчит. Наблюдает, как я убираю непослушные пряди волос с глаз и сосредотачиваюсь на самых дальних точках, которые могу разглядеть

на горизонте.

— Мама разбудила нас посреди ночи. Спрятала в бельевом шкафу. Сказала, что бы мы ни услышали, что бы ни случилось, если она или папа не придут за нами, мы не должны выходить из чулана, пока не услышим, как приехала полиция. Наверное, она думала, что воры уйдут к рассвету. «Не двигайтесь с места. Молчите. Боже, храни моих девочек». Это было последнее, что она сказала перед тем, как спуститься вниз. На самом деле, это был последний раз, когда я слышала, чтобы она о чем-то просила бога.

И я тоже молилась в ту ночь. Я просила Его спасти мою семью. Я молилась, молилась и молилась богу, который так и не ответил. Три выстрела, два крика и всего несколько минут суматохи, когда воры украли деньги, драгоценности, ключи от машины и скрылись. Но никакого бога.

— Мы видели будильник в комнате через щель между дверями. Я запомнила каждый раз, когда мы проверяли часы. Два двадцать четыре. Три восемнадцать. Пять тридцать девять. Шесть двенадцать. Шесть пятьдесят две. Наконец пробило семь часов, и моя сестра заставила меня остаться, пока она пойдет проверит. Мама была без сознания внизу. Папа был уже мертв. И я больше никогда не молилась, — я делаю глубокий вдох и сжимаю руки, выдавливая из себя следующие слова. — Даже в Эшборне, когда…

Эти слова уносит ветер. Я не пытаюсь их поймать. Они просто исчезают, не готовые к тому, чтобы ими поделиться, как бы мне ни хотелось.

Я качаю головой. Это не та тема, о которой я могу говорить, даже со Слоан. Это как бетон в нашем фундаменте, о существовании которого мы знаем, но никогда не признаем. Даже когда я ходила на терапию, я не говорила о колледже. Я слишком нервничала, чтобы сказать правду, слишком беспокоилась о том, что подвергаю опасности свою лучшую подругу. Мне было проще переодеться в другую личность, создать образ, который я отработала, чтобы другие люди не чувствовали себя некомфортно рядом со мной. Я думала, что останусь одна, если на надену маску. Но на самом деле это не так. Я все равно живу со своей истинной сущностью внутри.

— Спасибо тебе, — шепчу я, не в силах смотреть на Лаклана, потому что слезы наполняют мои глаза. — За доктора Кэмпбелла. За то, что ты сделал это для меня.

Возможно, Лаклан не понимает, что я чувствую по этому поводу. Наверное, трудно понять, когда я не смотрю в его сторону. Но он все равно рискует. Я закрываю глаза, когда он проводит костяшками пальцев по моей щеке.

— Он ничего не сделал, чтобы предотвратить случившееся. Он заслужил то, что получил.

Я поворачиваюсь, чтобы Лаклан не видел моего лица, и киваю. Когда мой взгляд прикован к горизонту, его рука обхватывает мою, мягко разводя мои ладони в стороны, чтобы взять меня за руку.

— Спасибо, — шепчу я, не отрывая глаз от городских огней.

Мои губы сжимаются в тонкую линию, пока длится тишина, только ветер и шум машин далеко внизу, басы музыки за стеклом, стук моего сердца в ушах. И спустя долгое время Лаклан начинает крутить мое обручальное кольцо. Взад и вперед. Взад и вперед. Это такое простое движение, что он, вероятно, даже не задумывается об этом, и, возможно, именно поэтому мое сердце сжимается, как бумага. Его постоянное присутствие отпечатывается в линиях, которые он оставляет после себя.