Мастер и Жаворонок

Уивер Бринн

Отстраняясь, я позволяю своим губам коснуться ее щеки. Не поцелуй, а ласка. Обещание. Что я отпущу ее, если надо. Я отступлю.

Но она не позволяет.

Ларк двигается вместе со мной, крепко сжимая мои бицепсы обеими руками. Она не позволяет расстоянию между нами увеличиваться. В ее глазах мольба. Не отступай.

— Лаклан, — это все, что она произносит, не отрывая взгляда от моих губ.

Мне следует высвободиться. Возможно, я зашел слишком далеко. Я просто не могу заставить себя сделать

это, хотя я полон решимости заслужить прощение Ларк, чтобы пойти по другому пути. Я дал ей слово. Но когда она подходит ближе, я ласкаю ее лицо рукой и боюсь, что это обещание вот-вот нарушу.

Ларк приподнимается на цыпочки. Меня окутывает ее запах. Каждый ее вдох смешивается с моим, становится частью меня.

Я готов умолять. О чем, не знаю. О том, что она может мне дать. Или, чтобы она отступила. Я не знаю, что скажу, когда открою рот.

— Ларк, я…

Дверь рядом с нами распахивается и с грохотом ударяется о кирпич. Двое мужчин, увлеченных оживленным разговором, выходят в переулок. Третий мужчина остается в дверях, переводя взгляд с меня на Ларк. Слабая усмешка появляется на его губах, но в глазах замешательство, которое он не может полностью скрыть. И немного ревности, как мне кажется.

— Привет, Ларк. Ты вовремя, — говорит парень.

Он наклоняет голову, рассматривая нас. Мы не двигаемся с места, и я понимаю, как это выглядит: Ларк с широко раскрытыми глазами и маской невинности, я в своей кожаной куртке, держу в руке локоны Ларк. Наверное, я выгляжу так, будто готов трахнуть ее прямо здесь, у этой стены. И я бы трахнул, если бы она попросила. Приподнял бы это платье и одним движением проник в нее, а затем…

— Ты в порядке? — спрашивает парень, и, прерывисто дыша, я отпускаю Ларк и отступаю на шаг. Между ее бровями залегла морщинка, и в глазах, кажется, вспыхивает боль, когда она отпускает мои руки, но только потому, что я не оставляю ей выбора.

— Да, — говорит она и прочищает горло, когда это слово вырывается у нее с придыханием. — Я в порядке.

— Ты уверена?

— Конечно. Ксандер, это мой муж, Лаклан, — при слове «муж» мое сердце пронзает электрический разряд. — Лаклан, это Ксандер. Он играет на бас-гитаре и поет на бэк-вокале в группе «KEX».

Я подавляю свое злобное ликование и умудряюсь изобразить ухмылку, которая могла бы сойти за приветствие для незнакомца. Но Ларк знает, что это не так. Я чувствую, как ее предупреждающий взгляд сверлит мой висок, когда протягиваю руку.

— «KEX». Круто, — вот и все, на что я способен. Еще немного, и я не смогу сдерживаться.

— Муж? Какой странный поворот событий, Ларк, — говорит Ксандер, отпуская мою руку и переключая свое внимание на мою жену. — Когда это случилось?

— В октябре.

— Хах. Не слышал об этом.

Ларк пожимает плечами и тянет меня к двери, а Ксандер поворачивается, идя за нами в темный коридор.

— Наверное, я была слишком занята созданием рекламных постов

для «KEX», — говорит Ларк.

Я едва сдерживаю смешок, когда Ксандер бросает на нее вопросительный взгляд через плечо. Ларк просто невинно улыбается в ответ, и я вижу, что он сбит с толку. Он проходит немного дальше по коридору, и Ларк сжимает мою руку.

— Что с тобой не так? — Ларк шипит.

Я наклоняюсь и шепчу:

— В Ирландском сленге «KEX» означает «трусы».

Она издает тихий смешок, когда Ксандер открывает дверь и направляется в общую гримерную. Ларк останавливается на пороге, и я передаю инструменты, чтобы она отложила их в сторону.

— Что ж, забавно, учитывая, что я их обычно не ношу.

Она подмигивает. А я, блять, умираю.

— Ладно, — говорит она, и в ее глазах вспыхивает веселье. — Если кто-то будет докапываться, просто скажи, что ты женат на цыпочке, которая любит ходить без трусов и развлекаться с попкой. Чао.

Она машет рукой и закрывает дверь у меня перед носом.

Я все еще стою в коридоре, как тупица, когда дверь снова открывается. Она высовывает голову.

— О, и не смей открывать подарок, пока я не подам тебе сигнал, или, клянусь богом, я засуну твои яйца в снежный шар. Пока.

Послав воздушный поцелуй, Ларк закрывает дверь.

А я все еще не сдвинулся ни на дюйм.

Я бормочу несколько приглушенных ругательств, проводя рукой по волосам.

— Господи Иисусе. Мне нужно чертово виски.

— О, принеси мне диетическую колу, пожалуйста, — раздается из-за двери голос Ларк, и, издав демонический смешок, я понимаю, что на этот раз она наконец-то оставляет меня наедине с моими страданиями.

Я пробираюсь по лабиринту проходов и выхожу рядом со сценой, где начинается разогрев. Если все люди и бросают на меня подозрительные взгляды, я этого не замечаю. Мои мысли только о баре впереди и о Ларк без трусиков.

Я несу диетическую колу в гримерку для Ларк и беру для себя выпить, когда начинается вступительный номер, умудряясь каким-то образом держать себя в руках, пока какая-то группа отыгрывает свой сет. Когда час спустя они заканчивают, парни переносят другие инструменты на сцену для «KEX», и я чувствую кратковременный прилив адреналина в крови, когда замечаю виолончель Ларк. Допив напиток, тревога внутри меня не притупляется. Это также не помогает сделать ожидание более терпимым, которое длится вечно.

Я потягиваю еще виски в баре, когда наконец раздаются радостные возгласы. Крики и свист. Люди поднимают руки, хлопают в ладоши. Я надеваю очки, чтобы лучше видеть Ларк на расстоянии, и наблюдаю, как она выходит на сцену первой. Группа следует за ней по пятам. Она ставит бутылку с водой на стул слева, но остается стоять перед микрофоном, расположенным в передней части сцены. Ремень гитары перекинут через плечо, и она улыбается и машет публике, когда другие музыканты занимают свои места. Ее взгляд блуждает по аудитории.