Мастерская судеб
Шрифт:
Он вспомнил про картины, которые рассматривал сегодня утром в кабинете у Директора. Вся его коллекция – это не что иное, как квинтэссенция коллективной человеческой памяти, и каждое отдельное изображение – очередной срез на её могучем стволе. Когда он разглядывал эти полотна, каждый раз ему стоило только сосредоточиться, как память эта давала отклик, и вспоминалось что-нибудь новое, и на то время, пока он обращался к этим воспоминаниям, личность его теряла свои очертания и ненадолго растворялась в общем потоке, каждый раз возвращаясь оттуда чуточку иной. Иван вдруг понял, что одни изменения по цепочке будут влечь за собой другие, всё новые и новые, с каждым разом отдаляя его от себя прежнего и приближая к себе новому, и процесс этот, который он, сам
С кряхтением поднявшись с насиженного места, он принёс на кухню папку с бумагой, включил настольную лампу, отчего в комнате стало ещё уютней, достал чистый лист и тут же, с ходу, практически не задумываясь, написал:
Я настежь открою все окна и двери,
Я понял такое, что сложно поверить,
Я стёр свою память, созвездья рисуя,
Под ней обнаружил я память иную.
Я расскажу тебе страшный секрет:
Ты меня видишь, но здесь меня нет,
Ты меня слышишь, но здесь меня нет.
Я видел: равнины чернели от зноя,
По ним только тень ковыляла за мною,
Я видел, как рушились древние горы,
Я видел корабль в ледовых заторах,
И время глодало мой древний скелет;
Ты меня помнишь, но здесь меня нет,
Ты меня любишь, но здесь меня нет.
Ум мой растёкся в бескрайних просторах,
Я стал подобен глубокому морю,
Картины кружатся в стремительном танце;
Стою на платформе заброшенной станции,
Сжимаю в ладони обратный билет,
Ты в меня веришь, но здесь меня нет,
Ты меня ждёшь, но пока меня нет.
Интермедия №1
Древний город хранил в себе множество тайн. Построенный на руинах ещё более древней цивилизации, на фундаментах храмов забытых богов, он весь, до последнего камня, был пропитан историей, знаками и загадками. Сам воздух здесь, казалось, был наполнен их пряным ароматом. Непосвящённые, поверхностные люди, с примитивными, низменными стремлениями, с узким кругозором и зашоренным умом, могли считать город всего лишь бездушным скоплением каменных глыб, давших приют десяткам тысяч копошащихся в пыли человеческих существ, но, разумеется, это было совсем не так. Город имел свою волю. Город жил, и все его обитатели были лишь клетками этого совершенного, могучего организма. Город был высокой скалой, а люди, каким бы раздутым ни было их самомнение, какие бы почести ни оказывали им окружающие, все они были лишь мелкими песчинками у её подножия. Люди должны были знать своё место, и были они обречены каждый божий день бороться с себе подобными за право его занимать. Город же был бесстрастным наблюдателем этой борьбы. Ему было всё равно, кто занимает старый мраморный, инкрустированный слоновой костью трон в царском дворце, кто занимает место за троном и у его подножья. Любой из этих людей, сам того не ведая, жил только лишь для того, чтобы поддерживать и преумножать благосостояние великого города, а если нужно, то принести и саму жизнь на алтарь его благополучия.
Близилась полночь – время, когда прячущиеся от взгляда в течение дня тайны начинают дышать и ненавязчиво напоминать о своём присутствии. Человек, сидящий в тесной каменной келье, как никто другой, умел почувствовать их лёгкое дыхание и был причастен ко многим из них. Он был одет в бесформенную чёрную хламиду, как того требовал устав его ордена. Он сидел, скрестив ноги, с неестественно прямой спиной и закрытыми глазами. Роскошная грива каштановых волос лежала на широких плечах, ухоженная борода была аккуратно подстрижена, черты его геометрически безупречного лица были красивыми и породистыми, вся его фигура дышала силой и здоровьем. Несмотря на то, что поза его была воплощением покоя и душевного равновесия, мысли его бушевали, плескались и грозили вылиться через край – человек
Хранитель снова и снова выполнял все положенные дыхательные упражнения, читал все необходимые инкантации и растворял свой разум в ритмах ночного города. Он слышал, как по мостовой мерно вышагивает стража, как через изгородь богатой усадьбы с мягким шуршанием перелезает мелкий воришка, как дышит, затаившись в тени, поджидающий его сторожевой пёс. Он слышал невероятно богатую палитру звуков, которые сквозь кристально чистый ночной воздух слышатся особенно чётко и внятно. День – это белый шум, порождаемый слившимися в причудливую какофонию ритмами многих тысяч жизней, это скрежет, гвалт и рокот. Ночь – это мерное дыхание, это вызывающие мурашки по спине постукивания и поскрипывания отдающих накопленное за день тепло предметов, отдалённый лай собак, голос ночной птицы – любой звук способен существовать полноценно только ночью. Ночь позволяла хранителю слушать чужие мысли, чувствовать чужие вибрации и подсматривать сны.
Город находился в плену иллюзий. Ему снились лица людей – молодые и старые, красивые и безобразные; снились чайки, кружащие над морем, парусники, уходящие за горизонт и уносящие с собой частичку величия родного города; снились заключённые за день сделки и сплетённые интриги; снились царские гвардейцы в алых плащах и остроконечных бронзовых шлемах, чудовища, невидимые при свете дня, сплетённые в страстном танце тела прекрасных юношей и девушек, война на далёком солнечном полуострове, старые друзья и враги – городу снилась сама жизнь. Хранитель просматривал все эти сны, впитывал их и просеивал через мелкое сито собственного восприятия. Он искал подсказки, намёки на грядущую катастрофу и не находил их. Однако он чувствовал, что что-то вокруг него неуловимо меняется, и оттого ему становилось ещё тревожней.
Хранитель открыл глаза и увидел перед собой человека, которого с нетерпением ждал весь вечер. Сидящие напротив друг друга, они выглядели как две полные противоположности. Его гость был невысокого роста, светловолосый, с жидкой, клочковатой бородой, тронутой преждевременной сединой, с загрубевшей от большого количества солнца и ветра кожей. Одет он был в светлое, выцветшее, много раз перештопанное. Он мягко улыбался, и было в этой улыбке что-то такое, от чего на душе становилось тепло и спокойно. Некоторое время они сидели молча, просто разглядывая друг друга. Первым заговорил хранитель:
– Я ждал тебя.
– Люди всегда подсознательно ждут появления кого-то вроде меня, кто внезапно появился бы ниоткуда, из-за границы привычного им мира, и сказал бы всё то, о чём они боятся даже подумать.
– Я ждал всего лишь твоего прихода ко мне в гости, ведь это я позвал тебя.
– Конечно, ты ведь не нуждаешься в том, чтобы кто-то подстёгивал тебя к действию, направлял твои поиски, ведь ты уже знаешь обо всём на свете?
– Что ж, если ты пришёл учить меня, то, думаю, ты напрасно потеряешь время.
– Ты так уверен в этом?
– Конечно. Ты ведь всего лишь безродный бродяга, зарабатывающий на кусок хлеба тем, что странствуешь по деревням и развлекаешь крестьян сказками, мифами и пророчествами. Ты нищ, одинок и неграмотен – чему ты можешь меня научить? Я наводил справки о тебе: никто, включая тебя самого, не знает, кем были твои родители, ты перекати-поле, принесённое случайным порывом ветра к порогу величайшей цитадели учёности и просвещения – что ты можешь такого знать, о чём не знаю я? Какие случайные обрывки чужой мудрости ты подхватил неизвестно где и разносишь теперь бездумно по свету?