Мать и Колыбель
Шрифт:
Лорен Рин подвёл к своей сестре высокого молодого человека довольно приятной наружности. Весёлые и живые глаза его были крупными и светло-голубыми, а волосы — цвета мёда, густые, блестящие и идеально прямые. Молодой человек внимательно следил за модой придворных Карнеоласа, но некоторые детали его одеяния сразу говорили, что он приехал вместе с королём Полнхольда. На нём был голубого цвета колет, расшитый золотыми нитками, поверх — короткий бархатный плащ чёрного цвета. На шее висела золотая подвеска в виде разлапистого дерева с тонким стволом, вероятно, — родовой герб.
— Дорогая сестра! —
— Сударыня, — перебил его молодой человек, изящно поклонившись, — я — виконт из Керхольда[1] Элей Андриган, сын графа Элегара Андригана, прибыл в Кеос вместе с Его Величеством королём Понлхольда.
— Акме Рин, дочь барона Иллеана Рина из Эрсавии, — с глубоким вежливым реверансом отвечала девушка.
— Пользуясь тем, что был представлен вашему брату, я непременно захотел быть представлен вам, сударыня.
Лорен возвёл глаза к потолку за его спиной.
— Не подарите ли мне танец, сударыня? — тихо произнёс виконт Элей с поклоном.
Акме с молчаливой улыбкой приняла приглашение, и они присоединились к танцу недалеко от принца Арнила и принцессы Сильвана.
— Я наблюдал за вами, вы чудесно танцуете, — улыбнулся Элей.
— Благодарю вас, виконт, — последовал ответ. — И вы двигаетесь с завидным изяществом.
— Благодарю, — отозвался тот. — Чудесный вечер! Ах, сколько приглашённых! Полагаю, для нашего поколения это большая удача — находиться на подобном приёме при подобных обстоятельствах!..
Акме чувствовала, что должна была лишь согласиться с ним, но осведомилась, состроив невинное лицо:
— Вы имеете в виду предстоящий Совет об экспедиции за горы?
— Если войну с Кунабулой вы называете подобным образом, то именно это я и имел в виду.
«Чертов болтун! — в негодовании подумала она. — Всё растрепал этому полнхольдцу…».
— Встреча с вами — высокая честь для меня, — выдохнул он наконец, и Акме едва не возвела глаза к небу.
— Мы — лишь простые подданные Эрсавии… — поторопилась запротестовать девушка. — Мы — целители, но не более…
— Вы действительно своенравны… как он и рассказывал, — вдруг улыбнулся Элей Андриган.
— Позвольте спросить… кто рассказывал?
— Один наш общий знакомый… — пожал плечами тот. — Мы давно дружны с ним. И виделись с ним около трёх недель назад в Беллоне…
«Гаральд!» — вспыхнуло в её голове, и глаза её затуманились. Она танцевала, но не видела ни своего партнёра, ни толпы гостей. Более месяца не слышала ничего о Гаральде Алистере. Никто о нём не упоминал. Арнил упорно хранил молчание, Лорен будто опасался говорить на эту тему. И сын герцога казался сном, мучительным, а после зыбким, туманным. Она гуляла в парке, будто надеясь встретить его там, пропадала в библиотеке и часами разглядывала карту Архея, не изучая её, не добывая новых сведений, но предполагая, где бы он мог быть в ту или иную минуту. Она быстро прочитала те книги, которые он посоветовал. Она прилежно заучивала то, что, по её предположениям, могло ей пригодиться в пути. Но заучивала не столько из-за кажущейся полезности, сколько потому что Гаральд указал на те или иные абзацы.
Она не лелеяла свою боль и тоску, пыталась оттолкнуть их, но они неизменно захватывали её. Через время
Отчаяние снова комом подступило к горлу и, едва окончив танец, Акме сделала реверанс, состроила улыбку, извинилась и вышла из дворца, чтобы скрыться во тьме парка, где никто бы её не нашёл.
На улице было прохладно, Акме поёжилась и обняла себя за плечи, но быстро сбежала вниз по лестнице и медленно направилась к парку, где горели факелы. Звуки музыки, смеха и разговоров разносились далеко по округе. Вместе с Нелеем гулял и весь Кеос. На улицах запускали фейерверки, жонглировали огнём, танцевали, пели и усиленно напивались.
Тот тут, то там Акме слышала шёпот влюблённых, сокрытых тьмой, мольбы, признания, прерываемые вздохами, и девушка, краснея, отправилась гулять по другой тропе, столь же освещённой, но безлюдной. Она знала, что не стоило гулять по ночному парку, где прятались и услаждали свою страсть любовники, но ей хотелось побыть и подумать там, где бы никто не обратил на неё внимания.
Акме из-за своей непомерной гордыни и затаённой обиды не смела лелеять какое-либо чувство к Гаральду Алистеру и успокаивала себя иллюзией, что не помнит ни звуков его голоса, ни тепла его прикосновений, ни аромата.
— Ах, Гаральд! — почти в голос выдохнула она, умоляюще, едва не плача. — Отпусти меня…
Но все ей показалось весьма простым от того, что через несколько дней она навсегда покидала Карнеолас. И если останется жива, то больше никогда не вернётся в Нелей. Всё станет сном, едва она выйдет за ворота Кеоса, и эта мысль понравилась ей столь сильно, что она успокоилась и облегченно улыбнулась.
Бал, ещё более шумный и весёлый, чем в самом начале, закончился на рассвете. Честные горожане только просыпались и шли на работу, а Нелей, изрядно отвыкший от увеселений подобного масштаба, ещё не ложился. Трен, который не терпел разнузданности, даже когда сам изрядно выпивал, предупредил своих придворных, что непристойное поведение на балу будет строго наказываться. Но, на его беду, вина доставили так много, что им можно было напоить допьяна решительно всех обитателей дворца, его гостей и их слуг.
Но, согласно древнему изречению, «капля акидийской крови отравила всю Аштери». Хитрые акидийцы, при своём дворе привыкшие к более свободным и нескромным нравам, пили столько, сколько им было угодно и ни на кого не обращали внимания. Аккаста выказывала им своё одобрение, и её подданные смело вливали в глотки своих нодримских, сильванских, эрсавийских, полнхольдских и порою карнеоласских друзей столько вина, что даже самые осторожные теряли свои несчастные головы. Результат был один: люди перепивались, языки их бойко развязывались и начинали усердно работать, не замечая, как хитро поблёскивает внимательный прищур верных подданных Чёрной Королевы. Она не гнушалась и тем, что ввела в бой самых привлекательных и разряженных женщин своего двора, столь блистательных, что мужчины теряли головы и без всякого вина или яда.