Мать Вода и Чёрный Владыка

Кольцова Лариса

— В качестве кого приглашаете войти в свою спальню?

— Ты ждёшь объяснений, в которых не нуждаешься?

— Зачем я вам?

— Зачем? Здесь страшно убогий выбор, да его здесь просто и нет. Я же, понимаешь, коллекционер. Но здесь не Земля. Кто вокруг? Бесцветные, угрюмые гуманоиды. Покорные, впрочем, но бестрепетные. И ты, феерия красок, фантазия во плоти. Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? После того, как нашёл и перетащил сюда? Или ты всё ещё не хочешь себе признаться, как ты здесь очутилась? Или ты думаешь, что после девяти лет твоего отсутствия я буду гулять с тобой за ручку, как герой — обольститель Антуан?

— Я не хочу такое слышать! Я устала от бесконечной критики со стороны человека, которого можно

столько же бесконечно критиковать, пока время жизни не закончится. Я хотела покинуть город, ты хватаешь меня за руку, я осталась, ты опять меня отталкиваешь! С тобой-то всё в порядке?

— Нет. С мной не всё в порядке. Ты же сама призналась, что влюбилась в Антона. И это после всего…

— Ты и сам не очень-то щадил мои чувства, когда раз за разом затаскивал меня в свою машину у всех на виду. И потом, раз за разом сводил меня с ума в «Мечте», появляясь из ниоткуда и туда же проваливаясь, а ты тут, вроде, и не причём…

Он перебил меня, — А вот представь, какие чувства были у меня, когда мою изысканную находку, на которую я столько облизывался, выхватил у меня из-под носа какой-то старый колдун, или кто он там был? Но он ведь и не употребил тебя себе в услаждение. У него не было голода и не было, условно говоря, зубов. Он просто усыпал тебя лепестками цветов, ещё больше украсив. Ты была нужна ему для украшения. Он всё оставил мне. Но я-то сожру. Ведь мой голод только усилился…

— Чего ты хочешь? Чтобы я стала заменой твоей утерянной танцовщицы — наложницы? Но я не умею танцевать, распутничать и дурачить мужчин, нанизывая их как кристаллы на ювелирную проволочку в неисчислимом количестве!

— Уходи!

Я встала, потрясённая такой развязкой.

Наблюдая выражение моего лица, вероятно, оно стало жалким, он сказал, — Продолжим в следующий раз.

— Я не приду! — я уже не контролировала свой гнев, — Никогда больше не приду, не подойду и близко! — я возмутилась настолько, что закашлялась от спазма в горле. — Я найду способ, как уйти отсюда, чтобы не видеть тебя уже никогда!

— И как ты будешь жить в своей Паралее? Без своего старца Защитника? Или пойдёшь к тому, что со шрамом? Он тут же пропьёт все твои деньги и слиняет в поисках другого уже ресурса. И куда тогда? В притон к Чапосу, яйца ему массировать?

Я даже пошатнулась от такого немыслимого оскорбления, — Ах ты! Да пусть будет кто угодно, пусть хуже, только не ты!

— Иди, шей свои птичьи наряды. Найду другую наложницу, как ты выразилась. Пусть и хуже, а не ты! Тут полно жаждущих милости. Только в отличие от тебя у них нет твоего несгибаемого «аристократического достоинства». Иди и спи со своим достоинством.

— Да провались ты!

— Некуда уже. Если только в раскалённое ядро планеты…

Передо мною раскрылась панель на выход. Я оторопела. Куда идти?

— Артур встретит тебя в конце тоннеля, — пояснил он, и я побежала прочь, не веря в происходящее.

Оказавшись за дверями «Зеркального Лабиринта», я не знала, что и думать, как разъяснить самой себе весь тот сумбур, которым он меня заполнил. Почему рассвирепел, и что послужило причиной такому повороту нежнейшей вначале встречи? Необходимо как-то собрать себя, чтобы привести в рабочее состояние. Но, когда я прибрела в «Мечту», всё валилось у меня из рук. Я бродила как в полусне, в тумане, имеющем серебристый отлив того отсека, не могла есть и не могла уснуть ночью, продолжая ждать его и не веря, что он больше не придёт.

Невыносимая, незаменимая помощница

Эля оказалась редкой пронырой, тоже развилась, но уже несколько в другом смысле. Её зачислили в местную Академию, но как ей это удалось, и кто оплатил такое вот везение, оставалось только гадать. Не мог же Инар Цульф быть настолько уж и всемогущим, чтобы недоучку включить в число студенток? Или я недооценила её, или она действовала как-то и иначе, став

активным ловцом местных богатеньких и влиятельных, пусть и в пределах здешней территории, против которых была вооружена не только внешней пригожестью, но и не забытой театральной выучкой? Возникла даже зависть, поскольку пробудилась память о том, как Рудольф когда-то обещал устроить меня в ту же самую Академию, вознося мой ум и способности…

И что? Устроил? Ну, вот, очутилась я здесь, а даже и разговора такого не возникло ни разу. Ничуть не манила уже эта Академия, упущено время, исчезло само стремление к неким интеллектуальным и заманчивым когда-то высотам, как и самой цели достичь недостижимого совершенства ума, видимо, не хватает, а всё же…

На второй день Эля подошла ко мне, когда я сидела в тени высоких цветущих кустарников у основания платформы, на которой и возвышался наш кристалл «Мечта». По моей просьбе дворник поставил тут скамью со спинкой из лёгкой ажурной древесины, а рядом такой же столик специально для тонкой и кропотливой ручной работы над особо дорогими изделиями. Я любила работать на улице под пение птиц, на свежем воздухе и на естественном свету. Иногда я там рисовала. Тут было замкнутое кустарником подобие павильона без крыши, куда вёл узкий проход, моё уединённое место для творчества. Никто не смел соваться, если я там находилась. Эля вломилась туда как-то особенно грубо, роняя листья, мелкий мусор и соцветия на платье, над отделкой которого я трудилась. При этом она поцарапала себе оголённую руку и вслух обругала безответный куст. Оторвавшись от сложного узора, я увидела её ярко розовеющее лицо и подумала вдруг, — её подруга-неприятельница Ноли права, уверяя меня в том, что Эля иногда приходит из местного «дома яств» в подпитии, что строго запрещалось днём на территории города. Ближе к ночи, понятно, местным любителям загулов дозволялось принять бодрящего напитка в тех же «домах яств», но так, чтобы ни на улице, ни уж тем более в светлое время суток они никак и ничем себя бы не проявляли. Если кого-то уличали в подпитии на рабочем месте, то штрафовали на крупную сумму денег, а при повторном нарушении порядка удаляли за пределы города немедленно и навсегда. Все дома и жилые помещения принадлежали здесь не частным лицам, а самой структуре ЦЭССЭИ как некоей корпорации, а тех индивидуальных лиц, из которых она состояла, никто не знал лично из работающего тут технического, научного и прочего рядового персонала.

Меня Эля нисколько не боялась, а только я имела право выгнать её. Надо отдать ей должное, она ловко умела маскировать свои слабости. Работу же свою выполняла безупречно, внешне выглядела всегда блестяще, и даже училась вполне себе на сносном уровне. Вот только насколько хватит её феерической активности при подобной хищнической растрате собственного, пусть и завидного здоровья, сказать сложно. Я в отличие от всех прочих не считала, что позднее обучение ей ни к чему, а вот её излишества в самоуслаждении, это являлось, пожалуй, и проблемой не только её личной. Я одна искренне за неё тревожилась. Если бы её отловили в хмельном состоянии где-нибудь в центре города люди из охраны общественного порядка, она вылетела бы отсюда немедленно, и я оказалась бы бессильна её вернуть. Она прекрасно это осознавала, поэтому редко покидала территорию вокруг наших владений.

— Я тут… знаешь, — она мямлила, решая, а стоит ли меня посвящать в свои тайны?

— Если ты думаешь, что твои тайны меня волнуют, то успокойся и лучше займись своими прямыми обязанностями.

— Обязанности и без того сжирают почти всю мою жизнь. Я тут… с одним человеком сблизилась настолько, что уж и не знаю, давать ли ему согласие на посещение нам Храма Надмирного Света? Ведь тогда прощай свобода! А вдруг кого найду здесь?

— Инар Цульф? Разве ты сблизилась с ним здесь? Мне кажется, это произошло задолго до нашего вселения сюда. Да что мне до твоих знакомств!