Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

Через несколько дней в храме Астарты снова праздник. Царь благодарит свою богиню за возрождение его любви, а один из приближенных - Аман - спрашивает, отчего это новая царица не приходит в святилище, не послать ли за нею? Вопрос смущает Артаксеркса; он не сразу отвечает, что Есфири нездоровится и он не хочет её тревожить.

Третье действие посвящено стычке Амана с Мардохеем, где повторяется мотив непокорности... Есфирь и Астинь благоденствуют в гареме; они ходят всюду вместе в одинаковых роскошных нарядах и разговаривают о государственных делах; царица ничего не делает, не посоветовавшись со своей старшей мудрой наперсницей. Когда же приходит страшная весть и просьба о

заступничестве от Мардохея, Есфирь перепугана - она знает, что царь, после покушения на его жизнь, заранее приговаривает к смерти всякого, кто явится к нему незваным; но бесстрашная Астинь воодушевляет её рассказом о том, как, оберегая свою лишь честь, рискнула жизнью и не раскаялась в том ни на миг. Действие завершается во дворце. Артаксеркс беседует с Аманом, по чьей просьбе он уже месяц не встречается с Есфирью, жалуется, что истосковался по любимой, но Аман напоминает, что её дядя - мятежник и мог подговорить воспитанницу на убийство мужа, ведь евреи беспрекословно повинуются страшим родичам. Внезапно докладывают о приходе царицы. Царь в смятении и двойном ужасе: за свою жизнь и за жизнь возлюбленной. Кажется, он должен выбрать, кому из них двоих сейчас погибнуть - и решается принять Есфирь, приказывает всем оставить их наедине...

Леди Ада, едва начав свой рассказ, встала и заходила у стола, сопровождая речь выразительными жестами. Когда она остановилась, мы наперебой затребовали продолжения, но она сказал:

– Это всё. Большего пока не сочинили.

– А что, душевно!
– одобрила Альбин; я закивал:

– Ничуть не хуже "Каина"!

– Не мудрено, - ответила Ада с высокомерной гримаской.

– Однако, нелегко им будет всё это прилично закруглить.

– Зачем прилично закруглять то, что от самого начала неприлично?

– А впрочем, если авторы знакомы с чёрным юмором... Ведь это в духе Джи-Джи-Би: предложить одной половине народа истребить другую, а другой - защищаться.

– Чистое безумие!

– Нет, новое провозглашение свободы и равенства - с выводом на свет перед людьми их тайных злых желаний и указанием на последствия, то есть эзопово воззвание к благоразумию и миру!

– Хм... Вроде действия с отрицательными... Сходится. Ты можешь это записать? я передам маме.

– Я лучше пошлю письмо Мэри. Мне много надо ей сказать...

– Добро. Но как же быть с Аманом? Он списан с мистера Х., и как-то маловероятно, чтоб наш герой отправил на виселицу лучшего друга... Или?...

– Пусть в конце он нападёт на Мардохея, а тот, согласно высочайшему позволению, прикончит злопыхателя.

– Нда, результативно... Ты тоже что-нибудь пишешь?

– Нет. Пусть природа отдыхает.

– Полно! Природа неутомима. Ты просто боишься публики.

Альбин пожала плечами и встала из-за стола.

– Мы, пожалуй, пойдём.

Вдруг мы услышали словно откуда-то с потолка голос, похожий на полинин, молвивший: "Друзья,

прошу всех на ужин в комнату двадцать".

– Что это было!?
– изумился я.

– Какая-нибудь техническая новинка, - спокойно сказала Ада, - Не ждите меня: мне нужно закончить макияж.

Х

Я был уверен, что ужинать мы будем внизу за круглым столом, воображал, как Макс, встав с бокалом шампанского в руке, произнесёт торжественно и трогательно приветствие гостям, наполнившим его одинокий дом жизнью, юностью, а сердце его - радостью.

Но вот мы вошли в указанные покои... Они походили убранством на древний египетский храм. Каменные стены были выложены мозаиками, составляющими картины и письмена. Самым красивым было такое изображение: золотой круг, от которого вправо и влево простирались крылья и спускались, изгибаясь, две змеи, был в середине; головы змей ровнялись с профилями двух женщин, словно надевая на них полумаски, так что око змеи становилось и оком женщины; одна была в светлом одеянии и на голове имела золотую корону виде расходящегося кверху тока, другая была черноволоса, и платье на ней было скромней и темней; осенённые крыльями, повернувшись к женщинам, держа каждую из них за руку, стояли тут же мужчины - один с головой длинноносой птицы, другой с остроухой, остроносой собачьей головой; первый был наряжен в белое и увенчан высокой золотой шапкой, но его подругой была тёмная женщина; второй же, избранник царственной жены, не имел украшений и весь был словно тень. Первая пара стояла справа, вторая - слева от диска. Ещё под ногами женщин сидели какие-то человечки, но их трудно было разглядеть...

В потолок зала упирались булавовидные колонны. Свет исходил от горящих в напольных чашах огней. Они же источали пряный аромат сжигаемых благовоний, а угар уходил куда-то. Посреди комнаты был накрыт довольно обычный стол без скатерти, обставленный очень простыми деревянными стульями с невысокой спинкой.

Полина в платье из белого мелкомятого льна с широким драгоценным поясом подошла к нам, указала, где сесть.

– Что это за картина?
– спросил я, кивая на стену.

– Это наша интерпретация Бехдетской эмблемы. Диск символизирует верховное божество - Отца; женщины-змеи - его дочери Нехбет и Уаджет...

– Кристабель и Джеральдин, - вполголоса проговорила мисс Байрон.

– Бог с головой ибиса - Тот, создатель языка и письменности; с головой шакала - Анубис, проводник и защитник мёртвых, мастер бальзмаирования...

Я хотел спросить о главном: что же означают эти фигуры здесь, но вошёл Джеймс с малышом и почти сразу за ним - леди Ада со своей свитой.

– Ага, - сказал сын Альбиона, - это были не глюки...

– Ну и чудеса!
– прошептал Джозеф, оглядывая комнату.

– Где же хозяин?
– спросила графиня, - Представьте меня кто-нибудь!... Только не ты! Лучше вы, - обратилась она к Стирфорту, а тот признался.

– Я не помню вашего имени.

– Что ж, придётся вам, мистер Чхувргьеньеф.