Матрица войны
Шрифт:
– Крестьянин? Занимался сельским хозяйством?
– Да.
Белосельцев оглядывал его сутулые плечи, впалую грудь. Сравнивал его с теми, кого видел в полях, на обочинах, роющими колодцы, ремонтирующими двуколки, таскающими кули с зерном. Перед ним был такой же крестьянин, один из тех, именем которых совершалась революция, разрушался Пномпень, убивались поэты и генералы. В чьи руки, отодранные от мотыги, вложили автомат. Кто, сотрясенный, со смущенной душой, спутанным, помраченным сознанием, ждал своей участи на разоренной, измученной родине. И не было в нем ничего от пророка, обличавшего сбившееся с пути человечество,
– Как он попал в боевые отряды Пол Пота? – спросил Белосельцев, делая глоток кокосовой влаги.
Сом Кыт отсыпал пленному горсть слов. Ждал, когда тот пересчитает каждое зернышко, вернет обратно.
– Это было год назад. К ним в деревню из леса пришли вооруженные люди. Молодых мужчин забрали и увезли в Таиланд. А там включили в войска.
Белосельцев знал, армия Пол Пота под ударами вьетнамских войск теряет солдат, тает от эпидемий и голода. Идея, опустившаяся из Космоса на эти азиатские земли, замахнувшаяся на ход мировой истории, захлебнулась в разрывах вьетнамских пушек, пала, продырявленная вьетнамскими автоматами. Пол Пот больше не истребляет людей мотыгами, а охотится за крестьянами, ставит их в строй, где каждый солдат на учете.
– Что говорили ему его командиры? Почему он должен был воевать?
– Им говорили, что они должны сражаться с вьетнамцами, – переводил Сом Кыт, опустив глаза, стараясь не вносить в перевод собственных чувств и эмоций. – Говорили, что вьетнамцы захватили Кампучию, отнимают у крестьян рис, разрушают монастыри, хотят покорить соседний Таиланд. Им говорили, что скоро будет большая война с Таиландом, вьетнамцы будут разбиты и «красные кхмеры» вернутся в Пномпень. Их отряды минировали шоссе, по которому передвигались вьетнамцы, взорвали мост на железной дороге, который восстановили вьетнамцы, разрушили часть полотна у разъезда Чембхы, чтобы вьетнамцы не могли перебросить к границе танки и пушки. Но теперь он понял, что вьетнамцы – друзья. Он искупает вину, работает на восстановлении железной дороги, и скоро вьетнамские части на поездах прорвутся к границе и разобьют Пол Пота и его таиландских хозяев.
Это была удача. В унылом рассказе пленника, среди тусклых заученных слов, сверкнула информация, как кусочек драгоценной слюды в серой глыбе гранита. И эту слюдяную искру разглядел не только Белосельцев. Тхом Борет направил на пленного солнечные злые очки, посылая ему слепящий запрет.
Белосельцев испугался, что будет изобличен. Что его интерес к информации будет подмечен, а источник информации будет истреблен и подавлен. Спасая источник, обманывая Тхом Борета, оставляя без внимания сообщение о железной дороге, он продолжал расспрашивать:
– Чему его обучали в Таиланде?
Пленник отвечал, запинаясь, бегая глазами, опасаясь неверного, неугодного начальству ответа. Кампучийский крестьянин, чье сознание формировалось в трудах на красноватых пашнях, в деревенских праздниках, моленьях в буддийской пагоде, было смято и изуродовано ударами пропаганды Пол Пота и встречным воздействием агитаторов в исправительном лагере, этот забитый худой человек боялся подвоха, гнева сильных людей.
– Его учили минировать асфальтовое шоссе и железнодорожные рельсы. Женщин обучали минометной стрельбе. Детям, кто был моложе шестнадцати, показывали только автомат.
Мелькнула вторая искра –
– В каких боях он участвовал?
Он участвовал в двух боях. Один раз они подкрались к вьетнамскому командному пункту. Установили в горах, в трех разных местах, минометы. В сумерках сделали три выстрела, с трех разных сторон, чтобы нельзя было определить направление. Он не знает, какой они причинили вред, но в темноте вьетнамцы их не преследовали. Второй раз они заложили на дороге мину, ждали, когда проедет машина. Проехал большой грузовик с военными, но мина почему-то не взорвалась. В других боях он не участвовал.
– Как попал в плен?
Сам пришел и сдался. Отдал вьетнамцам свой автомат.
Белосельцев смотрел на «красного кхмера». Это не был рафинированный интеллектуал, воспитанный кафедральной культурой Сорбонны, вскормленный яростным нигилизмом Сартра. Не был выносливый, фанатичный боец, входивший с боями в Пномпень, глашатай новой религии, сбрасывающий в желтый Меконг связанных богачей и министров. Тех фанатиков почти не осталось. Как крылатые термиты, на одну только ночь наполнили мир сверканием и шелестом крыльев, потеряли свои оперенья, превратились в унылых, ползающих по земле муравьев, отсеченных от неба.
Взятые в облавах крестьяне страшились вида оружия, кидали его при первой возможности. Группировка Пол Пота скрывалась в лесах, таяла, исчезала, была уже армией прошлого. Подобно другим разгромленным воинствам, выброшенным за родные пределы, была обречена на гибель. Еще стреляла, взрывала, но бессильна была победить. Ее коснулся неотвратимый упадок. Загадочный дух отлетал обратно на небо, оставив на земле отпечаток взорванных городов и дорог, костяную муку погребений. Эту истину нес на своем лице измученный пленник, не зная, куда поместить свою измученную душу и свое изнуренное тело.
– В чем заключается перевоспитание? – спросил Белосельцев, замечая, что Сом Кыт, стараясь оставаться бесстрастным, страдает и мучается. Его мучает не чувство мести, не желание воздать за убийство детей, а сострадание к растерянному единоверцу, попавшему, как и сам он, Сом Кыт, под грохочущие зубья истории. Белосельцев вдруг вспомнил голубую картину Дега, невесомых танцовщиц в маленькой книжке Сом Кыта. – Чем он занимается в лагере?
– Им рассказывают, какая хорошая жизнь будет в новой, возрожденной Кампучии. И водят работать на восстановление железной дороги. Там очень много работы. Они должны успеть ее кончить до освобождения из лагеря.
Это была информация. Срок восстановления железной дороги был связан со сроком возможной военной операции в районе границы. С началом крупномасштабной вьетнамо-таиландской войны. Уточнить этот срок значило уточнить бесценную информацию. Значило разоблачить себя перед бдительными очами Тхом Борета. Значило погубить источник – обречь многострадального пленника на продолжение страданий.
Белосельцев колебался. В нем шло стремительное, почти автоматическое, из множества бессознательных побуждений, вызревание решения, которое в секунду могло сорвать всю тщательную разведоперацию или, напротив, увенчать ее успехом.