Матрос Кошка
Шрифт:
— Кашу несутъ! Ужинать!—слышится голосъ боцмана.
Двое матросовъ несутъ нашіечахъ ушатъ съ кашей или со щами и солдатики, благословись, пристраиваются къ кашк.
— Маркела!! кричитъ сигнальщикъ. Берегись!!
Матросы брасаются въ блиндажъ, кто успетъ, а то и такъ ложатся, авось, молъ, Господь пронесетъ. Вотъ летитъ съ гуломъ большая чугунная птица, шлепается по средин площадки, и начинаетъ вертться какъ бшеная, испуская изъ себя дымъ и искры...
Какой-то матросикъ подбгаетъ къ ней и плещетъ на нее водой изъ ведра...
— Успокоилась, сердечная!—объявляетъ
Матросы снова принимаются за кашу, весело балагуря между собою...
— Иди, а не то убьетъ, —говоритъ Кошка своей спутниц, направляя ее въ траншею.—А ребятъ твоихъ жалко, но что-жь длать, никто какъ Богъ...
Онъ возвращается назадъ, вынимаетъ изъ обшлага ложку и направляется къ ушату съ кашей.
Среди ужинающихъ идутъ оживленные споры о пойманномъ пластунами англійскомъ генерал. Кошка принимаетъ участіе въ спор. Ему досадно на пластуновъ и хочется попробовать самому.
— Пушка!!—кричитъ сигналистъ, и затмъ прибавляетъ: армейская!!
— Вали капральствомъ!—кричитъ командиръ, которому надоли безперерывно
** посылаемыя союзниками ядра.
Люди бросаются къ мортир и пихаютъ въ нее сразу штукъ 30 гранатъ.
— Есть!—кричитъ комендоръ.
— Пали!—слышится команда.
Ухаетъ мортира, и изъ нея вылетаетъ,
словно изъ гнзда, рой чугунныхъ птицъ.
Вечеръ.
— Смна!—слышится команда.—На саперныя работы!
И засуетились люди.
— Кошка! Гд Кошка?—кричитъ кто-то.
— На промыселъ ушелъ!
И въ самомъ дл, Кошка куда-то исчезъ.
VI.
Тревога.
Темная южная ночь
Величественная, грозная ночь, какой, посл этого знаменитаго Севастопольскаго «Сиднія», никто не видывалъ и не можетъ имть понятія.
Воздухъ пронизываютъ конгревовы ракеты, которыя летятъ съ шипніемъ, оставляя за собою огненную ленту. Взадъ и впередъ летятъ бомбы, а среди ихъ «Жеребцы», т. е. лохматки, испуская изъ себя искры, похожія на лошадиную гриву. Вотъ темная полоса непріятельскаго редута вдругъ сразу освщается огненнымъ внцомъ ружейныхъ выстрловъ. Гд-то слышится отдаленное «ура», смшанное съ общимъ гуломъ ружейныхъ и пушечныхъ выстрловъ.
Это наши разудалые охотнички, сдлавъ вылазку, тревожатъ покой непріятеля.
Рдко кто спитъ въ такую ночь, разв нкоторые сильно утомленные забираются въ блиндажъ, чтобы хоть на малое время укрпить свои силы сномъ.
Но и тутъ, подъ толстою земляною крышею блиндажа, часто появляется ненасытная смерть за своими жертвами: какая нибудь неожиданная гостья бомба, пробивъ крышу, ввалится туда, разрывается на сотни осколковъ и спавшіе такъ и остаются спать сномъ вчнымъ, непробуднымъ. Всюду, на бастіонахъ, во рву, въ амбразурахъ, словно въ муравейник ко-пашатся люди. Это рабочія команды, поправляющія нанесенныя за день поврежденія непріятельскими орудіями.
— Бомба!—слышится обычный голосъ •сигнальщика; вс бросаются на землю.
— Померла!—слышится тотъ же голосъ.
Это значитъ, что трубка погасла; при
гром
— Бомба! Берегись!
Но ужъ поздно. Съ шумомъ врзывается какая нибудь лохматка, затмъ слышится предсмертный стонъ десятка человкъ.
— Носилки сюда!
Слово «носилки* произносятся такимъ привычнымъ холоднымъ тономъ, что такъ и кажется, что нужно будетъ нести землю или камни, но не куски окровавленнаго человческаго мяса. И такъ тянется эта тревожная жизнь, изо дня въ день, недлями и цлыми безконечными мсяцами. Люди привыкли уже къ этому, относятся ко. всмъ этимъ ужасамъ совершенно спокойно, зная, что и съ нимъ съ минуты на минуту можетъ случиться тоже, что и съ сотнями другихъ.
Не слаще было и союзникамъ.
Положеніе ихъ войскъ, жившихъ въ палаткахъ, подъ проливными дождями и среди невылазной грязи, было бдственнымъ, они сильно нуждались въ дровахъ, которыхъ не хватало не только для бивуачныхъ огней, но и для варки пищи. Число больныхъ увеличивалось съ каждымъ днемъ.
Французы хоть сколько нибудь заботились о постройк бараковъ, но у англичанъ было еще хуже; у нихъ больные и раненые часто валялисъ безъ всякаго присмотра, не имя лекарствъ и даже пищи. Вс предметы для необходимыхъ потребностей, привозимые изъ Англіи, сваливались въ Балаклав, въ общую кучу и никто не зналъ, что тамъ находилось.
Англійской конницы почти не существовало, такъ какъ она сильно пострадала отъ нашихъ подъ Балаклавой и Инкерманомъ.
Что касается до турокъ, то ихъ положеніе было еще хуже, чмъ остальныхъ союзниковъ. О нихъ положительно никто не заботился; продовольствіе и ихъ одежда были хуже всхъ, и хотя французы и помогали имъ, насколько возможно, но за то англичане поступали съ ними такъ, какъ привыкли поступать споконъ-вку со всми народами, стоящими ниже ихъ въ культурномъ отношеніи. Они просто употребляли турокъ вмсто вьючныхъ животныхъ, нисколько не заботясь объ ихъ пропитаніи.
Турки (войска которыхъ находились при обихъ арміяхъ) кое-какъ терпли, и многіе изъ нихъ, будучи не въ состояніи выносить гнетъ просвщенныхъ мореплавателей, просто-напросто перебгали на нашу сторону.
Такихъ перебжчиковъ къ намъ много появлялось и кром турокъ; появлялись у насъ и англичане, сардинцы (прибывшіе впослдствіи) и даже французы.
Впослдствіи, т. е. къ весн 1854 г., дла ихъ замтно улучшились, у союзниковъ были понастроены деревянные бараки, и даже по всему занимаемому ими прибрежію провели желзную дорогу.
Но несмотря на вс вышеупомянутые недостатки, непріятельская армія превышала нашу во многомъ, какъ своею многочисленностью, такъ и исправнымъ вооруженіемъ. У нихъ были хорошія дальнобойныя ружья, между тмъ какъ пули нашихъ гладкоствольныхъ штуцеровъ часто не достигали своего назначенія.
Въ описываемую мною ночь вылазокъ не было, и только об враждующія стороны изрдка перекидывались между собою орудійными выстрлами.
Далеко впереди нашихъ бастіоновъ, почти передъ самымъ носомъ непріятеля, въ наскоро вырытомъ ложемент залегло нсколько человкъ въ лохматыхъ попа-хахъ, закутанные въ бурки.