Мажор

Трифоев Александр Владимирович

– Разве?
– подполковнику удалось собрать все силы чтобы покраснеть.

– Было, было...
– подтвердили друзья.

– Так, может, сыграете?
– военный двинул полки в наступление.

Князь взял паузу и несколько минут думал, как выкрутиться из создавшегося положения. Играть на званом балу он не собирался.
– А, вспомнил!
– Щёлкнули пальцами.
– Я почему так говорил? Готов сыграть на любом инструменте, но! На том, который не затрагивает дворянской чести и достоинства.

– А при чём здесь честь?
– недовольно переспросил Крачковский.

–

Как же!
– Ланин гордо задрал подбородок.
– Это старинный крестьянский инструмент. Да, он может быть французский. Но, он крестьянский. Понимаете?! Крестьянский. А князю! Тем более Ланину! Не подобно играть на инструментах черни. Если только не на спор или пари на очень большую сумму.

– Хорошо, - ухмыльнулся один из офицеров. – Пари! Десять тысяч ассигнациями. Тому, кто сможет сыграть на этой блестящей хреновине.

– Двадцать, - добавил его друг, улыбаясь во все тридцать два зуба.

– Пятьдесят!
– последнее слово было за Крчковским. (Ему нужно было как-то отыгрывать проигрыши последних дней).

Князь нехотя взял инструмент, показывая всем, как ему неприятно, неудобно, досадно. Начал вертеть, крутить приговаривая странные фразы.
– Как тут у вас лошадями ходють?
– Небрежно потянул за ручку с одной стороны. Левая часть гармони со скрипом разъехались до самого пола.

– А, таки понятно, - Произнёс хитрец, собирая гармонь. Накинул ремешки на плечи. Подвигал ими. Понажимал, попиликал кнопками.
– Господа, - произнесли глухим голосом, словно что-то вспоминая.
– Старинная (Гавайская) французская народная песня... «Одинокая ветка сирени». Исполняется впервые, в моём переводе, на русском языке.
– Вселенец наклонил голову, посмотрел на правую руку, потом на левую, развел меха и... вжарил на всю Ивановскую, подражая переливам голоса Залкина...

Одинокая ветка сирени

У тебя на столе стояла

Этот день твоего рождения-я

Мы с тобою вдвоём встречали-и

…..

Плыл по городу запах сирени

До чего ж ты была красива

Я твои целовал колени

И судьбе говорил спасибо

Часть 2. Глава 7.

Прелюдия 7.

Денщик закончил брить господина. Подал полотенце. Спросил с почтением.
– Кирилл Васильевич, вчера вечером закончил портрет дочери штабс-ротмистра Бугрова. Не желаете-с взглянуть? Оценить моё возросшее мастерство?

Князь вытер лицо. Осмотрел себя в зеркало. Похлопал по щекам, погладил ладонью.
– Нет, дорогой Афанасий. Не желаю. Вдруг она похожа на какое-нибудь чудо-юдо-страшилище. Взгляну и настроение пропадёт на весь день. А мне сегодня настроение - ох, как потребуется!

– Но, ваше сиятельство, я попробовал новую технику мазка и наложение теней. Хотел

бы узнать ваше мнение.

Офицер снял полотенце с шеи. Начал одеваться.
– Афанасий, ты же знаешь, я не меняю своих решений. Так, что, нет! Даже не проси.

Афонька насупился, печально вздохнул. Сглотнул слюну с обиды. Поникши, побрёл в сторону двери.

Вселенец посмотрел в зеркало. Увидел уходящего слугу. Смилостивился.
– Ладно, тащи свой портрет. Посмотрю одним глазом.
– Он улыбнулся. – Но, только одним.

– Что скажите? – прошептали, заломив руки с надеждой.

– Слушай, как тебя, там? Экспреционист недоделанный? Это, что такое? Что за безобразие?

– Портрет дочери Бугрова, - художник не ожидал такой негативной реакции.

– А чего у неё глаза как у утопленницы - разного цвета? И лицо какое-то – квадратами? Правое ухо - выше левого? И вообще! Почему она вся нарисована криво-косыми линиями и различными геометрическими фигурами? Это, что? Мать его за ногу, за новое творчество? А?

Афанасий решил мягко поправить подполковника.
– Правильно говорить экспрессионист, ваше сиятельство. А моя последняя работа выполнена в направлении «Кубизма» с небольшим уклоном в ранний «Абстракционизм». Понимаете, работы в стиле «Ренессанса», «Барокко» и «Сентиментализма» уходят в прошлое. Мода на них проходит. Будущее за новыми направлениями: Свежими, нестандартными, экспериментальными.

Вселенец нахмурился. Улыбка волной схлынула с лица.
– Ты чего сотворил с девкой? Экспериментатор криворукий! Кто её возьмёт замуж теперь? Такую, треугольно-квадратную? На неё, итак, никто не смотрел, а после твоего художества, вообще обходить будут стороной, вёрст за десять, как чумную.

– Ваше сиятельство, - новатор начал оправдываться.
– Я попытался передать в рисунке искреннюю красоту человеческого тела, с помощью геометрических форм и резких цветовых сочетаний. Чтобы усилить восприятие за счёт контрастности, угловатости и напряжённости. Это же так просто и понятно.

Князь резко подошёл к слуге и схватил за шиворот. Приподнял над землёй – Значит, так! Говорю один раз. Повторять не буду. Берёшь руки в ноги, краски в зубы и рисуешь дочь Бугрова по-человечески. Чтобы была нормальной, полной, здоровой, ядрёной – такой, какой нравятся современным женихам. Чтобы кровь с молоком и щеки горели. Чтоб сидела за обильным столом. Чтоб самовар стоял рядом. И кошка к плечу ластилась. Да, что я учу тебя? Портрет «Купчихи за чаем» видел?

– К-ккакой «Купчихи»? – переспросил художник, задыхаюсь в стальной руке.

– Афоня – не зли меня! – дернули так, что затрещала ткань.
– Покопайся в башке. Освежи память и вместо «Купчихи» нарисуй дочку ротмистра. Ты понял меня?

– Д-д-да, ваше сиятельство.

– Другое дело, - несчастного отпустили на грешную землю. Похлопали ладонями по спине, словно выбивая пыль.
– Кстати, ситцевый мой. Напомни? Во сколько мне обошлась твоя новаторская мазня?

Слуга замялся. Нахмурил лоб. Прикусил нижнюю губы. Сделал вид, что начал считать в уме.