Меч истины

Atenae

И всё же в этом походе мы потеряли семерых. Один за другим умирали те, кто ехал в повозках. Погиб и мальчишка, сын Теодульфа. Увидел птицу, прикорнувшую на скале, и полез к ней по каменистой осыпи. Камнепад тронулся быстро, и унёс парня в поток, грохотавший справа от тропы.

К воротам Аквинка вышло сто семьдесят четыре человека. Считая нас троих. Стояло студёное утро позднего предзимья, трава, подбитая инеем, хрустела под усталыми ногами. В дороге мы провели восемь дней.

Данубий нёс серые воды под бледным ноябрьским

небом, и город на правом его берегу, казался всего лишь утёсом над могучей рекой. Метелл шагал впереди, облачённый в алый офицерский плащ. Его узнали и отворили ворота. И остатки голодного гарнизона втянулись в славную крепость, что уже сотню лет подобно волнорезу вспарывает полчища варваров, атакующих Империю.

Я смотрел под ноги, на гладкие камни мостовой, поэтому не сразу понял, что все остановились. За воротной башней посреди двора стоял человек. Один. То есть, охрана была, но как-то в стороне, и совсем не ощущалась, словно тоже избегала попасть в поток глухого гнева, исходивший от него. Я пригляделся, и меня передёрнуло.

Когда-то этот мужчина был, возможно, красив. Серые глаза, которые нынче безжалостно щурились, могли излучать добродушное лукавство. Но то было давно. Лет тридцать назад. Поредевшие волосы топорщились седым коротким ёжиком над упрямым лбом, прорезанным вертикальной морщиной. От крупного носа к углам твёрдого рта расходились глубокие складки, делая грани лица ещё более жёсткими. Плотно сжатые губы побледнели от ярости. Рядом с Визарием этот воин показался бы невысоким, но фигура у него была крепкая и ладная. В свои пятьдесят, или сколько ему там, он ещё мог устоять один против пятерых.

Я не решился бы выйти ему навстречу. Метеллу пришлось. И было видно, что каждый шаг даётся всё большим трудом.

– Приветствую тебя, Децим Кар! Здесь остатки четвёртой когорты, которая стояла в крепости Падны.

Командующий разжал свои бледные губы, и я услышал очень низкий негромкий голос:

– Толпа, которую ты привёл с собой, называется иначе. Это беженцы, Гай Метелл. Или ты забыл, какого имени заслуживают те, кто оставил пост?

Трибун резко вскинул голову, но ответил спокойно:

– У нас не было возможности удержать крепость. Кто-то отравил единственный источник. Эти люди умирали от голода, но исполняли долг. Империя брала их под свою руку, обещая защиту. Но обрекать их на верную смерть… - его голос сорвался.

Децим Кар слушал, не перебивая. Потом сказал:

– Варвары они или нет, но эти воины приносили присягу Риму. Как и ты. Ты был их командиром и отдал приказ отступить. В прежние века за это карали децимацией.

Смуглое лицо Метелла залила мгновенная бледность. И Визарий внезапно оставил девочку, с которой возился, и начал проталкиваться вперёд. Я не знал, что такое децимация, но, судя по расширившимся глазам моего друга, ничего хорошего это слово не означало.

– Казни меня, - хрипло сказал Метелл. – Это я отдал приказ. Это я – трус, предавший интересы Рима. Зачем их?

– Ты не понимаешь, - спокойно ответил полководец. – Сегодня вас атаковал лишь передовой отряд той орды, которая навалится на наши границы через десять, двадцать

лет. И вы отступили. Ты привёл с собой не воинов. Ты привёл деморализованных поражением трусов. Их слабость, подобно заразе, растечётся по гарнизону. Если я не выжгу её калёным железом.

Странно, мне почудилось сожаление в низком голосе Децима. Но было видно, что его не переубедить. Он объяснял непонятливому, и только.

– Ты неверно понял свой долг, Метелл. Что такое жизнь двух сотен человек перед жизнью твоей родины, которую эти люди клялись защищать? С тобой пришли сто семьдесят. Завтра семнадцать из них умрут. Ты тоже будешь тянуть жребий.

Визарий, наконец, пробился к ним. На лице была решимость толкнуть пространную речь. Такое бывало лишь в исключительных случаях. Метелл поймал его взгляд.

– Постой, Децим! Ты хочешь казнить каждого десятого за преступление одного. Но здесь человек, которого называют Мечом Истины, его ремесло – искать и наказывать злодеев. Он отыщет того, кто отравил воду в Падне, и вызовет его на бой. Меч Истины отвечает жизнью перед своим Богом за справедливость приговора. Ты доверишься ему?

Децим Кар смерил Визария взглядом, и мне почудилась усмешка в прищуренных глазах.

– Довериться римлянину, который рядится варваром? И судит по варварским обычаям.

– Я покараю виновного в злодеянии, - глухо сказал Визарий.

– Пожалуй, - согласился Децим.
– Завтра.

Меч Истины лишь коротко кивнул.

***

За два года я много раз видел, как Визарий разбирает дело. Он пристаёт с расспросами ко всем подряд, на время забыв про свою молчаливость. Лично меня доводил до бешенства: «Ты уверен, что знаешь, за что умирать?» Но ведь ухитряется разговорить даже тех, кто языка от рождения лишён! И выходит на поединок, точно зная злодея.

В тот раз Визарий вёл себя иначе. Спросил у стражника, где тут таверна, и засел в самом тёмном углу, заказав кувшин дешёвого вина. И непохоже было, чтобы собирался оторваться от него раньше утра. На мой вопрос, коротко ответил:

– На месте мы увидели всё. Достаточно, чтобы знать виновного.

И не прибавил ничего.

Не нравилось мне его настроение. Мне вообще всё это не нравилось. И то, что завтра он должен будет убить человека, который этих сто семьдесят спас. Я бы не решился судить, как ещё наш Бог сочтёт! Никогда не боялся, что противник окажется сильнее Визария на мечах, не видал я ещё таких. Эту премудрость мой дружок пять лет постигал на арене, там за науку другую цену брали.

А вот Аяна тревожилась.

– Лугий, зачем он пьёт?

– Не бойся, малышка, этого ведёрка мало, чтобы у Длинного в голове зашумело!

Обычно она не выносит фамильярности, я думал, что рассердится и забудет тревожиться. Напрасно думал.

– Он ничего не собирается искать? – в глазах даже не испуг, а что-то такое, слова не подберу, но если бы женщина так смотрела, говоря обо мне…

– Сказал, что всё уже знает.

– А ты знаешь, Лугий?

Вот это вопрос! А меня никто не звал разбираться. Но если всё-таки… Я был там и видел то же, что Длинный. Что я видел?