Меч Шеола

Ярославцев Николай

– Меня батюшка учил. — С обидой сказала она. — Я тебе показывала.

— Я без меча был, а ты меня ударить не сумела. — Возразил он. И пошел на крайние меры. — А если со мной что случится, кто спасет?

Помогло. Обиды как не бывало.

— Держи. — Кинул ей в руки обструганную палицу, и когда только успел сделать. — Коснешься хоть раз, пожалею. Разрешу снять.

— Не утерпишь. Сам снимешь. — Огрызнулась она.

И, не раздумывая пошла в атаку.

В руке Радогора была уже такая же палица. Удары на него посыпались, как горох в пустую

кадь. Но он и на палец не двинулся с места. Вытянул руку вперед и неуловимо быстрым движением кисти, отбивал все ее атаки. Щелчок — укол, щелчок — его палица коснулась плеча, щелчок и оружие Радогора скользнуло наискось от плеча к бедру.

— Падай, убита…

— У тебя руки длиннее, попробуй к тебе подберись. — Не утерпела и возмутилась княжна. — И сам чуть не вдвое выше.

Радогор помотал головой.

— В бою это не главное, Лада. Короче или длиннее меч. Если хочешь, уравняем. — И он переломил палицу пополам. — Такой длины хватит?

Обломок палицы стал не длиннее засапожного ножа.

— Нападай…

И снова ее палица откуда и как бы не старалась, поразить его не могла и всюду натыкалась на его защиту. А сама она получала уколы и удары, довольно болезненные.

— Будет, Радо. Синюх наставишь. — Взмолилась она.

Мольба была услышана. Но не Радогором, берегиней.

— Это что же ты такое над девкой творишь, глаза твои бесстыжие? И как тебя земля до сих пор носит?

С непостижимой ловкостью выскочила из кустов, за которыми пряталась до того, и заслонила княжну собой.

— Виданное ли дело. Чтобы княжну палкой по бокам охаживать? Да таких как она, лебедушка наша белая, по всему свету ищи, не найдешь. Одного добра мне полный сундук отдала. Не лам палкой бить! Копытиха!

На крик вышла старая ведунья. И сразу все поняла.

— Не вяжись ты к ним. — Спокойно проговорила она. — Так надо. — Учит он ее.

— Учить и словом можно. — Вскипела кикимора. — А не палкой. И не княжну.

— Не бьет он меня, тетушка. — Постаралась успокоить расходившуюся берегиню и Влада, скосив лукавый взгляд на Радогора. — Сама попросила бою разному меня научить. Дорога всякой может быть.

— Если сама, то пусть. — сердито обронила кикимора и погрозила Радогору пальцем. — Но смотри у меня!

И очень довольная потащилась за Копытихой, без устали поясняя той причину своего гнева.

— А я слышу, кричит бедненькая, сиротинка наша. Выбегаю, а он ее палкой да палкой… Как в воду глядела, когда говорила ей, что бить будет. И по бокам он ее, и куда достанет. Треск по всему лесу стоит. А она верещит, будто под ножом Ну я и вскипела, прямо свету белого не взвидела.

— Не верещала она. Это ты визжала.

— А вот и верещала! Это ты не слышала, горшками новыми гремела. — не уступала она ведунье, радуясь тому, что так ловко и к месту вставила про горшки. Если не дура, а Копытиху дурой ни как не назовешь, то все ясно поймет.

Радогор с Ладой переглянулись и дружно расхохотались.

— Наш бой, ладушка, не ратный поединок. У тебя кроме

меча в руке и нож есть, и ноги. Бить можно, чем угодно. Лишь бы врага сразить. Встань за спиной и повторяй за мной все, что показывать буду.

До завтрака умаялась так, что ноги задрожжали. Но пощады не просила и стойко терпела до той поры, пока сам не остановился.

— Каждый день повторять без устали будешь, пока без раздумий делать начнешь. С тем, чему у батюшки, князя Гордича научилась, на первое время хватит. Больше и не каждый знает. Только без лени, Лада. От того, как запомнишь твоя и моя жизнь зависеть будет.

Думала, все. Отробилась. А он и после завтрака за руку потянул.

— Рассидишься, потом вовсе не встанешь.

— Рада, ну еще маленько. — Яркие синие глаза смотрят с мольбой. — Хоть вот столечко….

И на мизинчике отмеряла, сколько времени у него выпрашивает на отдых у него, бесчуственного. Но Радогор был неумолим.

— Вечером, Лада, вечером. Спешить надо. — И хитро поинтересовался. — А то, может, останешься?

К вечеру еле ноги тащила от усталости. Загусила свежим творожком, запила козьим парным молочком и уснула здесь, сидя на лавке, навалившись грудью на стол. Радогор, стараясь не замечать гневного взгляда берегини, бережно взял ее на руки.

— Железо то сними с нее. — Попросила Копытиха, стараясь не показать жалости.

— Не на прогулку идет, матушка. У меня за спиной дружины нет. — Мотнул головой Радогор. — Самому жалко. Но пока тело к нему не привыкнет, не сниму.

До утра княжна проспала, даже не шелохнулась. А с рассветом Радогор, у которого еще свежа была в памяти дедова наука, уже тряс ее за плечо.

— Вставай, Лада! Время…

Княжна через силу открыла глаза и, мучительно морщась, простонала.

— Еще немножечко, Радо. По мне будто кони всю ночь топтались. Ни рук, ни ног не чую. И в глазах песок, как горстями бросали.

Вставай, княжна! — Радогор железной пятой давил в себе жалость. — Ты своими глазами видела, с кем нам предстоит встретиться. Или здесь меня ждать будешь?

Лада, превозмогая боль и усталость в теле, заставила себя подняться и сесть на их пахучее ложе.

— А я тебе и молочка, и хлебушка припас.

И снова целый день гонял ее без всякой жалости, не уставая повторять.

— Не старайся, Лада, удар своим мечом остановить. С мужами столкнешься. Любой из них тебя пересилит. Своим же мечом себе лицо и рассечешь. Или руку отшибет.

Коротким и быстрым движением показывал, как можно легко бросить вражий меч на землю.

А кикимора следила за ними издалека, бросая на него злобные взгляды, грозя ему сухоньким кулачком.

— Виданное ли дело, чтобы девку такой страсти учить? Ей деток рожать надо, да в год не по одному, он же ее, аспид болотный, людей убивать учит, касатку нашу.

— Не вяжись! — Пробовала урезонить ее Копытиха. — Как она их рожать будет, раскинь своим умишком, если убьют…

И тащила берегиню чуть не волоком за собой.