Меч Шеола
Шрифт:
И чуть не волоком потащил княжну к избушке. Не утерпел, вскинул на руки под дружный смех друзей и понес ее, барахтающуюся, в его руках.
— Понял, Радо, кого с собой брать не хотел? — Со счастливой улыбкой на лице прошептала она ему прямо в ухо.
— Хотел, хотел, ладушка. А говорил, чтобы злости у тебя прибавилось.
— Вот, как спать ляжем, узнаешь всю мою злость. Уж тогда милости не проси. — Синие глаза искрятся смехом. Щеки горят толи от радости, то ли от смущения, вызванными смелыми словами.
— А
— И хорошо. — Обрадовался Радогор. — Впереди зима, куда ему с нами шагать? Ему зимой спать над, а не по дорогам бродить. Они зимой если не спят, злыми делаются.
Ратимир в бане задержался на долго. Вернулся не красный, багровый. Но с красными глазами и чуть дыша.
— Отвел душеньку? — Глядя на него, с улыбкой спросила Копытиха. — Садись к столу, а то твои воеводу скоро скатерку жевать начнут от голода.
— Дай отдышаться, мать. — Прошептал Ратимир, и без сил повалился на лавку. — Тоже буду наезжать к тебе на баню, если не прогонишь. Мертвого на ноги поставит.
— А живого уморит. — Расхохотался Охлябя.
И заторопился к столу, выбирая глазами, с чего бы начать. Поднялся и Ратимир, не желая, чтобы люди томились, дожидаясь, когда он отлежится. Но рушник с плеча не снял, не успевая утирать им распаренное лицо и багровую шею. Ел не спеша. Отдавая дань всему, что было на столе, в то время, как его воеводы сметали все, что попадалось под руку. И не сводил взгляда с Радогора. Наконец, не утерпел и отодвинул в сторону вместе с грудой костей глиняное блюдо.
— Не томи, Радогор. Говори, что видел.
— Я уже сказал, Ратимир. Ты не возьмешь, ярлы к рукам приберут. Как видишь, выбор не велик.
— Это я слышал. — Ратимир нахмурился и дернул бровью. — Хотя в толк не могу взять, когда ты это успел увидеть.
— Пока с Гольмом бился. Давно глаза у них горят на наше богатство. Леса, зверье разное, реки полноводные от рыбы задыхаются. Земля хлеб родит. А стоит безлюдна. Ленивый только не возьмет.
— А у них не такая же разве, что они на чужое зарятся? — Не отрываясь от закусок, пробормотал Охлябя.
— Есть и такая. А больше камень холодный. И вода, а лед и ходит. Разбоем живут или в наймитах мечом служат.
— Ну, да. С меча кормиться не спину гнуть с утра до ночи. — Кивнула головой Копытиха. — И прибыток другой.
— Как же ты это все успел увидеть, когда одним ударом его свалил. — Удивился Неждан.
— А он к нам еще раз приходил, хворая я была тогда. Помню плохо. — вставила свое слово и Влада.
— Так он же убит? — Поразился Охлябя, забыв про птичью тушку, зажатую в руке.
— Мертвый и приходил. — Подтвердила княжна. — не сам, конечно. Морок его. Плакался и убивался, что Радогор ему дорогу в мир его щуров закрыл. Не один приходил. Всех с собой привел,
И гордо посмотрела на всех, кому не выпало счастья видеть это.
Радогор поморщился. И остановил княжну, коснувшись под столом его руки.
— Подожди, Лада. Гостям про морок не интересно.
Но ошибся. У Охляби глаза разгорелись, а Неждан даже рот открыл, боясь пропустить хоть одно слово.
— Даже слышать раньше не доводилось, чтобы мертвые к живым приходили.
— А ты сиди, как сидел, воевода. — Копытиха бросила на Охлябю сердитый взгляд. — Не елозь по лавке, штаны протрешь. И не дай тебе бог увидеть такое. Не успеешь оглянуться, как с собой уведут.
Ратимир после этих слов еще больше нахмурился и совсем забыл про еду.
— С тем и позвал меня?
— Сомнут они Верхний рубеж, не замедлив шага, Ратимир, и дальше покатятся. Не остановить, и памяти от нашего языка не останется.
— А Верховье остановит? — Недоверчиво спросил Неждан. — Видели мы тех ярлов против них и не всякая дружина выстоит.
— Не всякого и позвал. Вас… — Просто ответил Радогор. — Земли видел, Ратимир необъятные. В лето на коне не обскачешь. И все под одной рукой. Там начнутся, где мой род Бэрий жил, а остановится там, до куда твоя рука дотянется. Тебе, сударь Ратимир, начинать… им…
Радогор поднял взгляд на воевод.
— Им дальше идти.
Ратимр сгорбился, словно воз на плечи свалился, краска от лицца отхлынула.
— Сам все видел?
— Что вижу, то и говорю.
Охлябя словно охмелел, слушая Радогора. Немыслимые просторы стояли у него перед глазами, коих и взгляд не мог охватить, и разум не вмещал.
— Говоришь, Радогор, будто века прожил. — Только и сумел вымолвить он, со страхом глядя на него. — не временем живу, во времени.
— Не осилю я, Радогор. Сам берись, если видишь все. А мы тебя своими плечами крепить будем.
— Меч меня ведет, друзья мои. Не дойду — мир рухнет. Даже я не все вижу, что обрушится на землю. Да и уцелеет ли она? И тебя я видел, Ратимир. Увидел бы Смура, позвал бы Смура.
— Не осилю. Вчера с десятком лодии водил по реке, сегодня ты на меня княженье свалил. Аж плечи ломит. Завтра велишь на полночь идти, не останавливаясь. А куда пойдешь малым числом?
— Там, — Радогор кивнул головой в сторону. — Сил нет. Селения мелкие, городища слабые. Люди все нашего языка, живут с опаской, из леса показаться не смеют. Сами под твою руку пойдут, коли от страха избавишь.
Подсел ближе к Ратимиру, обнял его за плечи.
— Если исполнится, друг мой, все, как увидел, от этого малого числа, из этих лесов великий народ выйдет. И дойдет аж туда, где красно солнышко над миром встает. Ты только камешек толкни, а дальше само покатится, загремит, загрохочет так, что на все четыре ветра слышно будет.