Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
— Нет, а что?
— Почему она обратилась к вам по–английски? О чем она просила вас? — все тем же тоном продолжает сержант.
— Она хотела купить тигровую шкуру у охотников и, не зная персидского языка, случайно обратилась ко мне.
— «Случайно», — повторяет Сеоев. — Товарищ полковник, она лучше меня знает по–фарсидски, и, кроме того, она говорит по–русски не хуже вас.
— Как… и по–русски?
— Точно! Я ее встречал еще три года назад в Багдаде и Мохаммере, а в Тегеране она жила несколько месяцев перед самой войной с немцами. Я ведь работал здесь шофером и отлично знаю всех европейцев, проживавших
— Почему особенно?
— Шоферы, товарищ полковник, народ общительный и любопытный. Мы всегда знаем о тех или иных сплетнях, семейных делах, тайнах любого тегеранского купца, вельможи или европейца больше, чем знает он сам, и уж, конечно, больше, чем тегеранская полиция.
— Ну, и что же вы можете сказать об этой даме?
— Пока только то, что она великолепно говорит по–русски. Я потому и спрятался, как только увидел, что она подошла к вам.
— Так вот что, товарищ Сеоев, мы сейчас отправимся домой разными путями. Я поеду на фаэтоне, а вы возвращайтесь немедленно, и мы дома как следует обсудим это открытие.
Сеоев кивнул головой и, отстав от меня, затерялся в шумной толпе. Наняв первого попавшегося «дрожке», я вернулся домой.
Не заходя к генералу, я занялся ознакомлением с так неожиданно попавшей в мои руки записной книжкой.
Обронила ли она ее случайно или все подстроено нарочно? Но для чего? Для того, чтобы я обязательно явился к ней в четверг, привезя эту книжку?
В то же самое время, если Сеоев не ошибается, то эта дама уже не раз бывала в Иране, знает персидский язык и, конечно, не нуждалась в моем посредничестве.
Дальше — она говорит по–русски. Тогда зачем она дважды разыграла комедию со мной, и случаен ли приезд вместе с нами на «Тургеневе»?
Это была красивая изящная книжка с вложенным в нее крохотным карандашиком, отделанным слоновой костью. От книжки исходил запах пудры и дорогих французских духов. Я открыл ее и… остолбенел.
На первой странице тонким женским почерком было написано:
ГЕНРИЭТТА ЯНКОВЕЦКАЯ
Итак, иностранная журналистка, представившаяся мне как «мистрис Эвелина Барк», носила при себе записную книжку, на заглавной странице которой написана почему–то польская фамилия владелицы, Генриэтты Янковецкой, так удивительно похожая на фамилию таинственной Гертруды Янковиц, действующего лица из «дома с привидениями».
Было от чего остолбенеть и, как говорят иранцы, «положив в рот пальцы удивления, сесть на ковер раздумия».
Я снова погрузился в чтение записной книжки госпожи Янковецкой, но так и не нашел ничего, что могло бы разъяснить или же хоть направить на дальнейшие выводы мой ум. Кроме фамилии владелицы на первой странице, все остальные записи (а их там было немало) и даже последняя были сделаны другим почерком на безукоризненном английском языке.
Ничего особенного не было в записной книжке… Несколько телефонов, несколько английских имен, два арабских изречения и персидская пословица, но они были написаны латинскими буквами и тут же сделан их перевод.
На одиннадцатой странице книжки я нашел коротенькую запись, вероятно, для памяти, сделанную в Москве.
«Посещение Большого театра. «Сусанин», прекрасная опера, чудный ансамбль».
Возможно, что это было в тот самый вечер, когда и я был там.
Две–три
Я выписал в свою деловую тетрадь все найденные в книжке записи в той же последовательности, какая была у владелицы.
Легкий стук вывел меня из раздумья. В комнату вошел генерал, одетый в пижаму, широкие домашние брюки и легкую матерчатую персидскую обувь «геве», очень удобную для ног.
— Где гуляли, Александр Петрович? Я даже позавидовал вам, ведь эти господа просидели у меня около часа и, пока не выпили достаточного количества сода–виски и не рассказали кучу банальных тегеранских сплетен, не удалились. Американец очень сожалел, что вы ушли так быстро, по его словам, у вас «симпатичное лицо» и с вами приятно чокнуться. Ну, что же вы нашли хорошего на знаменитом тегеранском базаре? Ведь этот базар уступает только багдадскому, да еще, может быть, кумскому, хотя кумский меньше, но ввиду окружающих его святынь, духовных школ, старинных мечетей и обилия духовенства более мрачен и специфичен… Вероятно, купили новенький сарух [6] или фальшивую монету времен Дария Гистаспа, ловко сфабрикованную в Керманшахе? Обычно так поступают все новички, впервые попадающие на тегеранский базар.
6
Ковер.
— Ни то ни другое! Я нашел более интересное, но может быть не менее фальшивое, чем хамаданские монеты жуликов–нумизматов, — и я протянул ему записную книжку «Генриэтты Янковецкой».
Генерал долго и внимательно читал внесенные в нее записи и потом тихо сказал:
— Поясните мне, пожалуйста, что это за книжка и как она попала к вам?
Он молча слушал мой обстоятельный, со всеми подробностями, рассказ о встрече в Баку, возле Парапета, о приятном грудном голосе незнакомки, о совместном переезде через Каспий на пароходе и, наконец, о странной, по–видимому, не случайной встрече и знакомстве с дамой «мистрис Эвелиной Барк» в самой гуще тегеранского базара.
Генерал молчал, его лицо было спокойно, но я, так давно знавший его, понимал, как он глубоко взволнован моим рассказом.
Когда я сказал о том, что Сеоев нарочно скрылся, затерявшись в толпе, генерал коротко, одобрительно сказал:
— Молодец!
Когда я закончил повествование, лист бумаги, лежавший перед генералом, был весь исчерчен чертиками, дамскими головками и кругами. За свою долголетнюю работу с ним я уже знал, что это случалось только тогда, когда генерал бывал особенно насторожен.
— Вы думаете, что Гертруда Янковиц — «Генриэтта Янковецкая» и мистрис Эвелина Барк одно и то же лицо? — в раздумье спросил он.
— Не знаю… — сказал я.
— Как интересно складывается дело, — также задумчиво продолжал генерал. — «Дело с привидениями», начавшееся на Западе, перекинулось… а может быть и наоборот, — началось здесь, а перекинулось в район Украины…
Он поднялся с места, прошелся по комнате и вдруг спросил:
— Где Сеоев?
— Должен быть здесь, так как мы уговорились встретиться позже.