Медвежий Хребет
Шрифт:
Домик в Чите и вправду оказался милым: не очень просторный, но добротный, срубленный из лиственницы, под железной крышей. Выкрашенный в зеленый цвет, он терялся среди зелени тополей, в изобилии росших здесь, в нагорной части города. Двор был обширный: поближе кладовая, сарай, стойла и клетки для живности, подальше — огород, делянка с яблонями.
Чтобы
Старики, словно дождавшись молодой, энергичной хозяйской руки, вскоре отдали богу души, и в доме стало попросторнее.
Виктор Авдеевич и Варвара Михайловна жили в достатке: хозяйство шло хорошо, каждый день Варвара Михайловна приторговывала на рынке. На здоровье никому из них тоже жаловаться не приходилось.
А годы бежали — один за другим, и как-то незаметно Варвара Михайловна из стройной, по-спортивному подтянутой, с вьющимися белокурыми волосами превратилась в рыхлую полуседую женщину с одутловатым лицом. А он, Виктор Авдеевич, совсем сохранился, лишь немного располнел.
Детей у них не было, и это не огорчало обоих: дети требуют столько сил и здоровья…
Лежа в жаркой постели, Виктор Авдеевич вздыхал, ворочался и разбудил-таки Варвару Михайловну.
— Ты почему не спишь? — спросила она, позевывая. — Сердцебиение у тебя, может? На, проглоти…
Варвара Михайловна взяла с ночного столика таблетку и стакан воды.
До этого он не чувствовал никакого сердцебиения, но вот теперь, приняв лекарство, уловил, как сильно стучит сердце. Варвара Михайловна опять захрапела, а он стал разглядывать смутные очертания предметов.
И опять он думал о Ступине. Черт возьми, повезет же так человеку! Этот Ступин
А он, Виктор Авдеевич, сдавал все предметы хорошо. А сумел бы и вообще на пятерки учиться, если б захотел. Конечно, он гораздо способнее этого Ступина, а вот поди ж ты…
Раньше, слушая или читая о знатных людях, Виктор Авдеевич никогда не испытывал зависти к их славе. Это были неизвестные ему люди, и он ничего не видел за их фамилиями. Сейчас же за фамилией Ступина, которую тут произнес этот незваный гость, говорливый сопляк, вставал знакомый человек. Человек, который учился в институте хуже Виктора Авдеевича, а однажды даже, помнится, списал у него реферат. И вот, пожалуйста, добился такой славы, почета.
Виктор Авдеевич попробовал убедить себя: а какое мне, собственно, дело до Ступина? И кто он вообще, этот Ступин? Не знаю я никакого Ступина…
Но это не удалось.
Острая, неведомая прежде зависть охватила Виктора Авдеевича. И злоба — на кого, он и сам не понимал. Он ворочался, тяжко вздыхал, и у него все время было такое чувство, будто его обворовали: то, что могло бы принадлежать ему, взял другой. И снова он не мог разобраться: кто же его обворовал?
Виктор Авдеевич не спал всю ночь. Утром он встал хмурый, с головной болью, румянец на щеках поблек. В комнате было светло, солнечно: Варвара Михайловна уже открыла ставни.
Он подошел к форточке и распахнул ее.
— Что ты делаешь? — удивленная, сказала Варвара Михайловна. — Закрой, тебя же просквозит…
— Пусть будет открыта, — ответил Виктор Авдеевич, уставившись в окно, словно силясь что-то разглядеть сквозь ветки тополей.
Свежий воздух из форточки, обтекая Виктора Авдеевича, все дальше и дальше пробирался в комнату. Когда он достиг пышно взбитой постели, покрывало на ней качнулось, будто испуганно вздрогнуло.