Мегафон
Шрифт:
— Нет, конечно, я только развил вашу мысль, — ответил Каридиус.
Мисс Литтенхэм улыбнулась.
— Видите ли, как правило, всякому репортеру, интервьюирующему видного политического деятеля, приходится… наводить разговор на определенную тему. Но с вами было иначе. Я в самом деле считаю очень интересной вашу мысль о том, что средний класс Америки не имеет своего представителя в Конгрессе.
— Я не стал бы этого приводить, так как другие члены Конгресса, которых я пока и в глаза не видел, могут принять это за преждевременную критику.
Девушка была явно
— Что ж, хорошо… — И она стала быстро сыпать вопросами, стараясь, очевидно, выудить что-нибудь интересное для своих читательниц.
— Когда вы поедете в Вашингтон?
— На днях, вероятно.
— И перевезете свою семью? Вы ведь женаты, кажется?
— Да.
— Вот это женщинам интересно. Вы будете занимать в Вашингтоне то же помещение, которое занимал член Конгресса Бланк?
— Думаю, что да.
— А я думаю, что нет.
— Это почему? — осведомился новый член Конгресса, несколько удивленный.
— Потому что помещения членов Конгресса распределяются по старшинству.
— Я этого не знал.
— Да, это так. Не написать ли, что вам в Вашингтоне придется снять отдельную квартиру для семьи?
— Пишите.
— Еще что? А, вот! Моим читательницам, наверное, интересно знать, подобрали ли вы уже штат для вашей канцелярии.
— Нет еще.
— Неужели вы даже не знаете, кто будет вашим личным секретарем?
— Не знаю.
— И никому не обещали этого места?
Каридиус, вспомнил про мисс Стотт, но ему не хотелось, чтобы ее имя упоминалось в интервью — жена подняла бы историю.
— Нет, я никому ничего не обещал. Это один из принципов «Лиги независимых избирателей». Как ее представитель, я сохраняю свободу действий.
Мисс Литтенхэм рассеянно кивала головой и явно не слушала именно ту часть их разговора, которую Каридиусу хотелось бы видеть напечатанной.
— Конечно, конечно, — бормотала она, для вдохновения поглаживая короткое ухо собаки. И вдруг спросила: — Как вы думаете, интересно работать в Вашингтоне секретарем?
— Вы и об этом хотите написать?
— Нет, нет, я просто подумала, интересно ли.
В окошко машины заглянул полисмен.
— Вы, вероятно, намерены выйти здесь? — спросил он вежливо, но твердо.
— Да, да, сейчас, — воскликнул Каридиус, растерянно озираясь. Он открыл дверцу и, перешагнув через огромного дога, выскочил на тротуар.
Девушка улыбнулась и кивнула головой:
— Прощайте. Пожалуйста, шофер, в редакцию «Трибуны».
10
Достопочтенный Генри Ли Каридиус шел по вестибюлю «Лекшер-билдинг», направляясь к лифту, а перед его глазами неотступно стоял образ мисс Литтенхэм, репортера «Трибуны». Бесспорно она была красива, но, кроме того, у нее сохранился отчасти тот застенчиво-призывный тон в обращении с красивыми мужчинами, который лет десять тому назад был в большой моде и именовался скромностью. И еще было в этой девушке что-то противоречивое, непонятное, что смутно беспокоило кандидата в члены Конгресса. Он никак не мог определить, что это такое. Мысли его вертелись
Когда Каридиус вошел в лифт, к нему подскочил низенький плотный мужчина, схватил его за руку и крепко пожал.
— Поздравляю, Каридиус… Предчувствие-то мое сбылось, а?
— Благодарю, благодарю, Мирберг. У вас, действительно, было поразительное предчувствие… — Каридиус понизил голос, дабы морально, так сказать, исключить из разговора остальных пассажиров, плотно обступивших их.
Лифт остановился на пятнадцатом этаже, и они вместе вышли на площадку.
— Какие же у вас планы? — спросил адвокат. — Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
— Как будто нет, благодарю вас.
— Кстати, вы, вероятно, поедете на траурное заседание?.
— Какое траурное заседание?
— Заседание, посвященное памяти члена Конгресса Бланка и всех прочих членов Конгресса, умерших в текущем году. Такие заседания бывают каждый год.
Каридиус подумал.
— Я не собирался ехать. Мистер Бланк был моим противником…
— Дорогой мой! — воскликнул Мирберг. — Политическому деятелю надлежит оплакивать кончину человека, которого он смог победить: ведь любой следующий кандидат может побороть и его.
Каридиус остановился у дверей своей конторы и медленно вытащил ключ из кармана. Ему не хотелось звать Мирберга к себе в контору, тесную и убого обставленную.
— Что ж, пожалуй, поеду.
— Поезжайте обязательно, это произведет хорошее впечатление.
Каридиус неохотно отпер дверь и, так как адвокат не уходил, заметил небрежным тоном, что уже успел сегодня дать интервью.
— Для какой газеты?
— Для «Трибуны».
— Довольно приличная газета, консервативная.
— А репортерша, которую они мне прислали, была довольно странная… То есть, собственно, не она странная…
— А кто же?
— Ее собака.
— А чем собака была странная?
— Не собака сама по себе, а то, что у репортера «Трибуны» такая собака, огромный, чудесный дог, стоит, наверно, целое состояние. Откуда у нее может быть такой дог?
Каридиус открыл дверь и обнаружил на пороге одно-единственное письмо. Ему было очень стыдно перед Мирбергом за свою столь скромную корреспонденцию.
— А вы не знаете, кто эта девушка?
— Она сказала, что ее фамилия Литтенхэм.
Адвокат отступил на шаг и уставился на Каридиуса.
— Литтенхэм! Да она могла бы при желании иметь золотую собаку!
— Вы думаете, что она из тех Литтенхэмов? — воскликнул Каридиус, сам немало взволнованный.
— Вы говорите, что это был обыкновенный репортер «Трибуны»?
— Да… пишет для «женской странички» воскресного номера.
— Тогда это маловероятно… должно быть, из каких-нибудь других Литтенхэмов.
Каридиус нагнулся и, подняв письмо, распечатал его, продолжая прислушиваться к тому, что говорил Мирберг. Письмо было от Эссери, коротенькая записка, содержание которой нетрудно было угадать.