Мельмот скиталец
Шрифт:
Когда карета отъехала уже несколько миль от замка, один из слуг был послан на быстром коне догнать Элинор и передать ей лютню, которую она второпях забыла; девушка посмотрела на нее; какое-то время дорогие сердцу воспоминания еще боролись в ней с тоской; но вслед за тем она приказала порвать на лютне все струны и поехала дальше.
Убежище, куда удалилась Элинор, не принесло ей того спокойствия, которого она ожидала. Так всегда бывает обманчива надежда, что перемена места может принести облегчение нашей мятежной, не знающей покоя душе.
Она ехала туда, втайне надеясь, что вера ее к ней там вернется, ехала, чтобы в сельском уединении обручиться с бессмертным женихом, которого она там впервые познала, с тем, кто не покинет ее так, как покинул жених земной; однако она не нашла его там; голос божий уже не звучал в саду: то ли религиозное чувство ее ослабело, то ли те, кто воодушевлял ее на веру, утратили ту силу, которая должна была бы в ней эту веру возродить, а может быть, просто сердце, которое все изошло на смертную любовь, не способно так быстро обратить себя к божественной благодати и сразу же взамен зримого отдаться невидимому, взамен настоящего и ощутимого — будущему и неведомому.
Элинор вернулась в дом родственницы своей со стороны матери в надежде, что образы былого встанут там перед нею снова, но вместо этого она нашла только слова, которые заронили в душу ее все эти мысли, и напрасно озиралась вокруг, стремясь воскресить те впечатления, которые слова эти вызывали в ней когда-то. Когда мы так вот начинаем понимать, что все в нашей жизни — только иллюзия, что мы обманулись даже в самом значительном и главном, что будущее уходит у нас из-под ног вместе с настоящим и что, как ни вероломно наше собственное сердце, оно все же причинило нам не больше вреда, чем та ложь, которой питали нас наши религиозные наставники, мы напоминаем собой языческого бога на
582
…на картине великого итальянского художника… — По-видимому, Метьюрин имеет в виду знаменитый плафон в Сикстинской капелле Ватикана работы Микеланджело «Сотворение солнца и луны». Хотя на этой фреске изображен христианский бог-отец, протягивающий руки к солнцу и луне, но по своему внешнему облику он походит на античного Зевса. Так как Метьюрин никогда не был в Италии, следует предположить, что он видел гравюру, воспроизводящую эту фреску, и сознательно или бессознательно затемнил свое сравнение, указав на «языческого бога», изображенного великим итальянским художником. Возможно, впрочем, и другое объяснение, что, упоминая этого художника, но не называя его по имени, Метьюрин подразумевал не Микеланджело, а Рафаэля, более популярного в это время в Англии, — и принадлежащую ему или его мастерской фреску из ватиканских лоджий, восходящую к сикстинской работе Микеланджело, того же содержания и композиции. Эта фреска, как и вся серия Рафаэля, особенно часто гравировалась и могла быть известна Метьюрину. Свидетельством известности фресок Сикстинской капеллы в Англии во второй половине XVIII в. могут служить трактаты о живописи Джошуа Рейнольдса, в которых он часто говорит об этих фресках, сопоставляя Микеланджело и Рафаэля (см.: R. Marshall. Italy in English Literature 1755–1815. N. Y., 1934, p. 75–76).
583
«Бич актеров» (лат.).
584
…тут же появлялись «Вестминстерское исповедание» или «Histriomastix» Принна… — «Вестминстерское исповедание» было принято Вестминстерской ассамблеей, созванной по распоряжению Долгого парламента летом 1643 г. для обсуждения церковных вопросов; «Исповедание» содержало в себе полный и краткий катехизис и сформулировало основные принципы вероучения пресвитериан. Тяжеловесное сочинение Принна «Бич актеров» («Histriomastix») было направлено против театра и возводило на актеров разнообразные обвинения в безнравственности, развращении нравов и т. д. За издание этой книги Принн был присужден Звездной палатой к выставлению у позорного столба, к отрезанию ушей и тюремному заключению, кроме того, исключен из сословия юристов и лишен университетской степени (см. также: [580]).
585
…пуританское развлекательное чтение — «Священная война» или «Жизнь м-ра Бедмена» Джона Бениена. — Речь идет о двух знаменитых в ту пору книгах пуританского писателя Джона Бениена (John Bunian, 1628–1688). «Священная война» («Holy War», 1680) в аллегорической форме изображает борьбу пуритан («святых») с королем Карлом I; другое сочинение Бениена «Жизнь и смерть мистера Бедмена» («The Life and Death of Mr. Badman», 1680) также в известной степени аллегорично, но Бениен дает здесь в повествовательно-диалогической форме картину жизни и быта средних классов во второй половине Xvll в. Действующие лица носят характеризующие их имена. Повествование развертывается в форме диалога между м-ром Уайзменом (Мудрым человеком) и м-ром Аттентивом; они обсуждают злосчастную жизнь м-ра Бедмена (Дурного человека), смахивающую на типичный плутовской роман.
586
Анахронизм, но это неважно. (Прим. автора).
587
…придавлены к земле тяжестью варфоломеевского ига… чтобы сказать драгоценные слова… — Имеется в виду «Акт об единообразии» (богослужения или об единоверии), «Act of Uniformity», устанавливавший исключительное положение англиканской епископальной церкви и открывший эпоху гонений на всевозможные пуританские секты Англии в период Реставрации; акт имел также сугубо политическое значение, так как он считал незаконным восстания и оппозиционную деятельность со стороны духовенства против королевской власти. Одновременно акт имел целью прекратить всякое общение англиканской церкви с протестантской церковью на континенте Европы, запрещая духовным лицам, посвященным за пределами Англии, пользоваться своими бенефициями или совершать церковные таинства, если священники эти не были рукоположены вторично англиканскими епископами. Очень внушительным представлялся тот параграф указанного «Акта», в котором требовалось, чтобы все приходские священники, школьные учителя и частные преподаватели придерживались установленной формы литургии и «не пытались бы ввести какие-либо изменения в управление церковью или государством». В тексте «Мельмота Скитальца» этот акт назван метафорически — «варфоломеевским игом» (Bartholomew’s bushel), как его называли современники, — на том основании, что хотя он был принят Парламентом уже 19 мая 1662 г., но вошел в силу в день св. Варфоломея — 24 августа 1662 г. Пресвитериане твердо решили не подчиняться тяжело ударившему их «Акту об единообразии»; в воскресенье 17 августа 1662 г. священники, не подчинившиеся новому закону, со всех пресвитерианских кафедр произнесли свои прощальные проповеди при большом стечении прихожан, а через неделю, 24 августа, не менее двух тысяч священников удалились в добровольное изгнание, покинув свои приходы. Метьюрин хорошо знал дату этого акта, знаменитого в истории церкви Англии, и поэтому в примечании к указанным словам открыто признал допущенный им «анахронизм».
588
…она, подобно Иосифу, искала места… где бы никто ее не заметил… — Имеется в виду библейский рассказ о пребывании Иосифа у египетского фараона (Книга Бытия, 42, 24).
589
…с трудом добытое ею сочинение Маршалла… — Метьюрин имеет в виду книгу Уолтера Маршалла (1628–1680) «Евангельская тайна санктификации» («The Gospel Mystery of Sanctification», 1694).
Элинор, слишком привыкшая к той пагубной экзальтации чувств, рядом с которой всякое обычное их проявление кажется столь же недостаточным и слабым, как свежий воздух — для тех, кто привык опьянять себя, вдыхая пряные ароматы, дивилась, как это отрешенное холодное и чуждое всем земным страстям существо может выносить свою неподвижную и однообразную жизнь. Каждый день тетка ее вставала в один и тот же час, в один
Напрасно Элинор старалась вернуться к этой безразличной, ничем не заполненной жизни; она жаждала ее так, как где-нибудь в африканской пустыне человек, погибающий от недостатка воды, может на миг захотеть перенестись в Лапландию, испить ее вечных снегов, чтоб в ту же минуту, спохватившись, начать недоуменно спрашивать себя, как же это ее обитатели могут жить среди вечного снега. Она присматривалась к существу, которое значительно уступало ей в силе ума и чьи чувства, пожалуй, нельзя было даже назвать спокойными, и удивлялась, что сама она так несчастна. Увы! Она не знала, что только люди бессердечные и начисто лишенные воображения считают себя вправе пользоваться всеми благами жизни и что наслаждаться ими способны только они одни. То ленивое безразличие, с которым посредственность относится ко всему, будь то труд или развлечение, вполне их удовлетворяет: удовольствие для них — всего-навсего избавление от чего-то неприятного, понятие же страдания для них отожествляется с болью, которую в данную минуту испытывает их тело, или же с каким-либо внешним бедствием; истоки страдания или радости у этих людей никогда не таятся в сердце, в то время как у людей, обладающих глубокими чувствами, именно в нем находится источник того и другого. Тем хуже для них: человеку, которому приходится заботиться о своих насущных потребностях, который бывает удовлетворен тем, что обеспечил себя всем необходимым, может быть, легче всего живется на свете; все, что выходит за пределы этого, — не более чем безумные мечты или муки обманутых ожиданий. Серый и унылый зимний день с его непрестанным сумраком, которому не дано рассеяться или сгуститься (и на который мы привыкли взирать равнодушно, не опасаясь за будущее и не испытывая перед ним ужаса), куда лучше неистово сверкающего летнего дня, когда лучи заходящего солнца пурпуром и золотом разливаются по небу и когда при тускнеющем их свете мы вдруг в испуге замечаем, как на темном горизонте собираются тучи, видим, как они надвигаются с востока мощными полчищами и как небеса ниспосылают нам громы, чтобы нарушить наш покой, и молнии, могущие превратить нас в горсточку пепла.
Элинор ожесточенно боролась с судьбой; после того как она пожила в замке Мортимеров, ум ее развился и окреп, развились и ее чувства, и это оказалось для нее роковым. Как это страшно, когда высокий ум и горячее сердце сталкиваются с совершеннейшей посредственностью — и самой жизни и людей, которые их окружают, и осуждены на то, чтобы с ними жить! Тараны встречают на своем пути набитые шерстью мешки; молнии ударяются об лед и, шипя, тухнут. Чем больше мы тратим усилий, тем решительнее обезоруживает нас слабость наших противников, и самым заклятым врагом нашим становится не что иное, как наша же собственная сила, ибо она напрасно пытается овладеть неодолимою крепостью, имя которой пустота! Какое это безнадежное дело — стараться одолеть неприятеля, который не говорит на нашем языке и не владеет нашим оружием! Элинор отказалась от этой попытки; однако она все еще продолжала бороться со своими чувствами, и, может быть, поединок, в который она теперь вступила, был самым тяжким из всех. Первым, кто приобщил ее к религии, была ее тетка-пуританка, и, независимо от того, истинны или лживы были эти изначальные впечатления, они были настолько живы и притягательны, что ей теперь не терпелось их в себе воскресить. Когда у матери отняли ее первенца, она готова прижать к своей груди даже чужое дитя. Элинор помнила трогательную сцену из тех времен, когда, еще ребенком, она жила в том самом доме, куда она попала сейчас.
Старый священник-диссидент, праведностью жизни своей и простотой походивший на апостола Иоанна, обращался со словами утешения к тем немногим из своей рассеянной паствы, которые собрались в доме у ее тетки, и в это время был арестован городскими властями [590] . Старик упросил пришедших за ним представителей закона помедлить несколько минут, и констебли, проявив обычно не свойственную им терпимость и человечность, исполнили его просьбу. Тогда, повернувшись к собравшимся, которые, несмотря на поднявшуюся вокруг суматоху, продолжали стоять на коленях и молиться — уже за своего пастыря, — он прочел им вдохновенные слова пророка Малахии, которые всегда ободряюще действуют на собравшихся для общей молитвы христиан: «Тогда те, кто боялись господа, стали часто переговариваться друг с другом, и господь это услышал» [591] . Не успел старик договорить этих слов, как чьи-то грубые руки подхватили его и потащили в тюрьму, где он вскоре умер.
590
Старый священник-диссидент… был арестован городскими властями. — Арест произошел в силу «Акта об единообразии», о котором см. выше, прим. 39.
591
…и господь это услышал. — Измененная цитата из Книги пророка Малахии — одного из «малых пророков» и последнего из пророков ветхозаветных: «Но боящиеся бога говорят друг другу: „внимает господь и слышит это, и пред лицем его пишется памятная книга о боящихся господа и чтущих имя его“»(3, 16).
Сцена эта произвела потрясающее впечатление на девочку. Все великолепие замка Мортимеров не могло ни затмить ее, ни заставить забыть, и теперь в памяти ее оживали звуки этих слов и вся картина, которая: так глубоко потрясла ее детское сердце. Твердо решив добиться своего, она не щадила сил, чтобы возродить в душе прежнюю веру; она считала, что теперь только это может ее спасти. Подобно жене Финееса, она постаралась дать жизнь сыну, хоть и нарекла его Ихавод [592] , и понимала, что былая слава ушла. Она уединялась в маленькой комнатке, садилась там в то самое кресло, в котором сидел столь чтимый ею старец и откуда его сорвали и уволокли, и ей чудилось, что ушел он так, как возносятся на небо пророки. Как ей хотелось тогда ухватиться за полу его плаща и улететь вместе с ним, даже если бы впереди ждала тюрьма и — смерть. Повторяя последние сказанные им слова, она пыталась вызвать в себе то же чувство, которое они некогда вызвали в ее сердце, и с тоской и мукой убеждалась, что теперь слова эти ничего для нее не значат. Когда жизнь и любовь отбрасывают нас вдруг назад, то обратный путь, который мы бываем вынуждены проделать, чтобы вернуться к истокам, оказывается в тысячу раз мучительнее и труднее, чем тот, который вел нас вперед — к цели. Ведь тогда, от начала и до конца, рядом была окрылявшая нас надежда. А тут — раскаяние и разочарование, хлеща бичом, гонят назад, и каждый шаг наш залит слезами и кровью. И счастье для путника, если кровь эта сочится из его сердца, это значит, что конец пути близок.
592
Подобно жене Финееса, она постаралась дать жизнь сыну, хоть и нарекла его Ихавод… — Имеется в виду библейский рассказ о жене Финееса, сына первосвященника Илия, которая назвала своего сына «Ихавод» (что значит «нет славы», «бесславный»): он родился во время бедственной войны с филистимлянами, когда дети Илия (Офни и Финеес) пали мертвыми и сам Илий умер (Первая книга Царств, 4, 21). Ср.: П. Солярский. Опыт библейского словаря собственных имен, т. II, с. 109.
По временам Элинор, которая не забыла ни слов, ни привычек, усвоенных ею в прежней жизни, начинала вдруг говорить так, что тетка ее проникалась надеждой, что, как говорили в те времена, «все дело в ней самой», и когда старая пуританка, воодушевленная тем, что племянница ее снова обратилась на путь истинный, пускалась в пространные богословские толки относительно участи различных святых и проявленной ими стойкости, девушка вдруг прерывала ее восклицаниями, которые та скорее готова была принять за бред одержимой, нежели за связную речь человеческого существа, да еще такого, которое с детства знало Священное писание.
— Дорогая тетушка, — сказала как-то Элинор, — не думайте, что я равнодушна к вашим словам. С детских лет благодаря вашим заботам, я узнала Священное писание и ощутила на себе силу, которую дает человеку вера. Вслед за тем мне довелось изведать все те радости, которые дарует нам разум. Окруженная роскошью, я общалась с людьми большого ума. Я видела все, что жизнь мне могла показать. Я встречалась как с богатыми и с бедными, с людьми высокой души, которые живут в бедности, и с людьми светскими, которые окружены роскошью; я пила до дна из чаши, которую протягивали мне те и другие, и вот, клянусь вам, одно только мгновение, дарованное сердцем, один только сон, который мне снился (а я думала, что никогда уже не проснусь), стоит всей той жизни, какую на этом свете расточительно ведут люди тщеславные и пустые и те, что мнят ее такою же и за гробом и вводят в заблуждение всех других.