Ментовские оборотни
Шрифт:
Он разве что не облизнулся.
И снова настырный старичок все испоганил.
– Деньги потерять – невелика беда! – сказал он сурово. – А вот он где-то под Магаданом поработает – тогда и станет только человеком! А лучше бы, конечно, вовсе расстрелять!
Гуликов слушал, уже плохо что-либо соображая. Будто в полузабытьи. Вроде бы про него говорят, а все же как-то не верится.
– На суд надежды мало, – с другого боку зашел инспектор. –
– Откупится! – подтвердил старичок. – Сплошь и рядом случаются такие безобразия!
– А я о чем! – воодушевился инспектор. – Уж лучше самосуд! По-нашему! По-народному его наказать!
– Вот! – загорелись недобрым огнем глаза дедушки. – У вас же есть оружие! Шлепнем контру прямо здесь – и все дела!
– Тьфу ты! – в сердцах сказал инспектор – Да что же это такое, дедушка!
– А что такое? – не понял старичок.
– Да как бы вам объяснить, – пробормотал инспектор.
– Вы опасаетесь, что вас могут наказать? – предположил дедушка. – Что премии лишат за самоуправство?
– Тут дело в другом, – сообразил наконец инспектор. – У нас зеленки нет.
– Какой зеленки?
– Обыкновенной. Из аптеки.
– А вам зачем?
– А как же! – сказал внушительно инспектор. – Всегда, когда расстреливают, лоб зеленкой мажут.
– Зачем? – совсем уж сильно удивился дедушка.
– Для дезинфекции. Чтобы гадость какую не занести.
– Могу сбегать! – выразил готовность старичок.
– Домой? – спросил инспектор.
– В аптеку! Здесь недалеко!
– Минут за пятнадцать вы управитесь? – спросил инспектор и посмотрел на свои наручные часы. – Нас генерал ждет. Долго мы тут не можем.
– Я постараюсь, хотя у меня радикулит.
– Тогда спешите! – напутствовал инспектор. – Принесете зеленку, шлепнем этого красавца по-быстрому, и все свободны!
Дедушка заковылял прочь. Можно было догадаться, что, несмотря на свой радикулит, он в норматив уложится. Инспектор кивнул вслед дедушке и сказал, обращаясь к деморализованному Гуликову:
– Видал придурка? Еле отвязались, елы-палы!
Кажется, он Платону Порфирьевичу даже сочувствовал и уже был Гуликову почти что другом.
– Давай, мужик, по-быстрому все порешаем, – предложил инспектор. – И разбежимся. У нас на все про все пятнадцать минут, ты это слышал.
– Так у меня это, – пробормотал Платон Порфирьевич. – Нет, в смысле, денег. Я же со всей радостью! Только мне нечем! Возьмите все, что есть!
С этими словами Гуликов извлек из укромного места в своем автомобиле мужскую
– Еще по-быстрому могу занять! – признался он, сильно волнуясь. – Долларов двести! Но больше нету! Хоть чем могу поклясться!
Инспектор уже взял было деньги, но при последних словах Гуликова будто засомневался.
– Так ты совсем без денег, мужик? – спросил он, и в его голосе неожиданно прорезалась участливость. – Чисто на подсосе, да? До базы фиг дотянешь?
– До какой базы? – не понял Гуликов.
– Это я так, для красного словца. Я вижу, пропадаешь ты. И неужто думаешь, мы сволочи такие, что можем последнее забрать? На, брат, держи!
Инспектор ткнул стодолларовую банкноту в руки потрясенному Гуликову.
– Да, мы подставлялы, – признал инспектор. – Нам тоже кушать хочется. Но не такой же, блин, ценой! Правильно я говорю, мужики? – обратился он к сослуживцам.
Те тотчас с готовностью закивали. Мол, в чем угодно можно нас обвинять, но только не в том, что отнимаем у кого-нибудь последнее.
– А знаете, давайте мы денег ему дадим! – сказал, расчувствовавшись, капитан.
– Ой, правильно! Отслюнявим мужику, пускай ему будет счастье!
– Да вы что! – изумился очень сильно Гуликов.
Даже тогда, когда его здесь, на дороге, собирались расстрелять, он и то не так сильно удивлялся. А так, чтоб люди в погонах денег дали – это просто из рубрики «Очевидное – невероятное». Что-то сродни известию о прилете инопланетян.
– Не надо, мужики! Я вас прошу! – сказал испуганно Платон Порфирьевич. – Я ваших денег не возьму!
– Да мы же не свои тебе дадим! – тут же объяснили ему, и отношение к Гуликову сделалось такое, будто он был неразумным ребенком. – Сейчас затормозим любую пафосную тачку, водилу раскрутим на бабки, и вот ты уже в шоколаде.
– А как раскрутите? – спросил растерянный Платон Порфирьевич.
– О-о-о! – ответили ему со значением. – Тут способов столько, что только выбирай!
Инспектор повернулся к томящемуся неподалеку таджику. Тот уж давно хотел бы смыться, да боялся, что расценят как побег.
– Как жизнь вообще, урюк? – доброжелательно осведомился инспектор.
– Очень хорошо! Я счастлив! Мне все нравится! – с пионерским задором ответил Буботоджон Худойбердыев.
Он демонстрировал упоительную радость, и это чувство явно было связано с тем, что он на своем жизненном пути встретил такого хорошего человека, как господин инспектор.