Менты с большой дороги
Шрифт:
Федя сел и стал думать. Думал Федя красиво с самого раннего детства. Его мама даже подозревала, что более древние предки ее возлюбленного Мамаду жили не в мангровых зарослях далекого и таинственного континента, а где-нибудь во Франции. На мысль ее натолкнула поза, в которой лучше всего думалось Феде, – она в точности повторяла позу роденовского «Мыслителя». Отсюда вытекало, что Родену позировал один из прародителей Мамаду, а следовательно, Феди. Мама Федора даже пару раз небрежно говорила всем любопытным, что в крови ее сына течет не только знойная африканская кровь, но и элегантная европейская.
Думал Федя
Федя радостно распрямился и огромными скачками помчался на стадион. Стадион в Зюзюкинске был один, так что если баскетбольная команда в городе есть, то ее местонахождение он уже знал. А вместе с этим, местонахождение высоких и преданных девушек.
Для того чтобы выйти на стадион, необходимо было преодолеть небольшую, состоящую сплошь из стекла проходную. Ганга был настолько поглощен своей целью, что даже не подумал о том, что на праведном пути своем может встретить какое-либо препятствие. Да и не должно быть никакого препятствия. Спорт, как и искусство, принадлежит народу. Этот лозунг висел на проходной уже лет тридцать, а Федя верил печатному слову. Но препятствие уже ожидало его, застыв прямо в дверях и устремив взгляд на динамичную картинку городского пейзажа.
– Господи, страхолюдина-то какая, – без всякого выражения на лице констатировало препятствие.
Федя постарался пропустить мимо ушей явное оскорбление и начал маневр по обходу невзрачной дамы в самом расцвете пенсионного возраста. Обойти ее, не сдвинув немного с места, оказалось делом невозможным. Но и передвигать пожилую женщину как неодушевленный предмет было бы невежливо. И Федя решил попробовать протиснуться.
– Прижимается, смотрите, прижимается, – с восторгом закричала тетка. – Ой, что будет, что будет!
– Я не прижимаюсь, я просто хочу пройти, мне очень надо, – обиделся Федя.
– Ой, мамка родная, разговаривает! – восторженно завизжала вахтерша. – Страхолюдина разговаривает!
Федя хотел было объяснить вахтерше, что он вовсе не страхолюдина, что разговаривать он умеет с детства, что нельзя воспринимать человека только по его внешности, но побоялся, что на это уйдет слишком много времени. Поэтому он сделал последний отчаянный рывок, протолкнулся сам, протолкнул своим телом вахтершу и бросился к выходу на стадион. Но вахтерша оказалась не единственной помехой на пути к преданной женщине. Вторым снарядом на полосе препятствий было простое оцинкованное ведро с совершенно непрозрачной грязной водой.
Можно долго спорить, повезло Ганге или нет с размером ноги. Если бы ступня у него была среднестатистической
К сожалению, нога Ганги была просто очень нестандартная. По крайней мере, редкая нога сможет не провалиться в ведро, а уместиться на его краях. А Федя не успел это ведро вовремя заметить. Как машина, балансирующая на краю пропасти, стоял Ганга на ведре. Вторую, свободную ногу, он вытянул назад наподобие ласточки, руки раскинул в стороны, как парящий альбатрос над бушующим холодным морем. Самым главным для него в этой ситуации было не нарушить зыбкого равновесия. А не нарушить его было более чем сложно.
Перед глазами Феди непонятно почему начала проплывать вся его жизнь. Без подробностей, правда, но зато в красках. Вот его еще светлое при рождении тельце лежит на громадной ладони папы Мамаду. Папа улюлюкает ему что-то по ням-амнимски, язык папы быстро-быстро бьется между губами, и маленькому Феде очень хочется поймать этот язык, но он еще не умеет контролировать свои движения, да и вообще, как всем порядочным младенцам, все видится ему вверх ногами, и от этого возникает путаница и несоответствие между желаниями и возможностями.
За папиной ладонью и языком поплыли папины глаза – немного навыкате, с желтоватыми от хронической малярии белками. Федя попытался пристальнее всмотреться в эти глаза, но с ними вдруг произошла метаморфоза: глубокий черный цвет радужки стал светло-серым, разрез слегка вытянулся, реснички стали светлыми и короткими.
– Папа? – удивился Федя и на какое-то мгновение перестал балансировать.
Это мгновение и оказалось роковым, или судьбоносным – как кому нравится. Проплывание жизни перед глазами закончилось, ведро под ногой юноши метнулось в сторону, и он стал красиво падать навстречу этим серым глазам.
Но упасть в этот день ему было не суждено. Тонкие, но необычайно сильные руки на лету подхватили его, и серые глаза оказались в опасной близости от темных, как кожа сенегальца, глаз Феди.
– Отпустите меня, пожалуйста, – попросил он, сам не желая того.
– Сейчас, только от лужи подальше отнесу, а то наследите, – пообещала обладательница серых глаз.
Девушка, судя по всему, обладала недюжинной силой, хотя на первый взгляд была даже хрупкой. Федя приблизился к ней почти вплотную, и своей ладошкой построил мостик от ее головы к своей.
– Два метра есть? – с надеждой спросил он.
– Трех сантиметров не хватает, – покраснела девушка.
– Плохо. Но с каблуками сойдет, – резюмировал Федя и на шаг отступил от девушки. И только тут заметил, до чего она хороша.
Ничего броского или вульгарного не было в ее облике. Пепельные волосы можно назвать непослушными и даже сивыми, нос для придирчивого человека был чересчур длинноват, уши великоваты, а грудь плосковата. Но непридирчивый человек, каким и являлся Федор Мамадумович Ганга, видел в ней не только внешнюю смазливость, а внутреннюю красоту, которая и отличает самоотверженную и преданную русскую женщину.