Менты с большой дороги

Серегин Михаил Георгиевич

– Вы ангел? – прошептал Федя.

– Я уборщица, – не стал признаваться ангел. – А зовут меня Вилка. А вас?

* * *

С девушкой повезло не только Феде. Уже к вечеру все обитатели комнаты номер тринадцать нашли себе достойную замену. Нельзя сказать, чтобы замена блистала неземной красотой или нечеловеческим обаянием, но разве можно требовать от молодых и неопытных курсантов того, чтобы они в течение суток смогли найти и убедить умных, красивых, преданных и похожих на них как две капли воды девушек заменить их на боевом посту?

Приятельницы Утконесовых, Аня и Таня,

как это ни странно, не были ни близнецами, ни сестрами, ни даже похожими друг на друга подругами. Санек очаровал крупную, конопатую и доверчивую девушку Галю. С Галей он поступил честно. Очаровывал ее не личным обаянием и обещанием жениться. Уже на десятой минуте знакомства он признался, что умная, исполнительная и патриотично настроенная девушка нужна ему для помощи в выполнении задания государственной важности и даже намекнул, что вопрос идет о противоборстве двух разведок – нашей, само собой, и враждебной.

Галя, воспитанная мамой-библиотекаршей на лучших и вполне посредственных образцах военно-патриотической прозы, привела с собой подругу Светочку. Как объяснил Санек, для Лехи Пешкодралова. Интуиция подсказывала ему, что именно Леха не успеет найти себе замену. В душе Пешкодралова каленым железом было выжжено правило: не заглядывайся на девушку, на которой не собираешься жениться. А жениться, не закончив школу, ему не велела мама.

Итак, первая часть задуманного была выполнена. Дело оставалось за малым – замаскироваться под пенсионеров и смешаться с толпой носовцев.

* * *

– Ну ладно, сутулиться, пришепетывать, клацать челюстью, клюкой в молодежь тыкать я смогу, – не соглашался Санек, видимо, именно в этом контексте видевший образ современного пенсионера. – А куда красоту-то неземную девать? А если очи ярки, зубы целы, а лысина еще замаскирована натуральной растительностью?

– Ерунда, – отмахнулся кто-то из Утконесовых, – волосы повыщипаем, зубы повыдергиваем, глазики повыколем. Как говорит наш любимый вождь Глеб Ефимович, нет тех жертв, которые нельзя принести во славу родной российской милиции.

– Вы чего, совсем? – не выдержал Пешкодралов. – Сейчас зубы повыдергаешь, а в другой раз под проститутку замаскируешься, что ли?

– Придется ограничиться маскировкой под дешевых проституток, – развел руками уже другой Утконесов. – Дешевые, они, знаешь, часто гораздо больше валютных знают!

– Особенно лысые и слепые, – поддержал братьев Зубоскалин, – под таких маскироваться – одно удовольствие. Никто их всерьез не воспринимает, все при них коррупционерские секреты так и выбалтывают, так и выбалтывают! Так что, братцы, небольшая корректировка внешности в наших же интересах. Один раз будет больно, зато всю жизнь – приятно. С кого начнем?

– С самого выносливого, – как мальчики из церковного хора, ласково пропели Утконесовы.

– А кто доказал свою небывалую выносливость, прошагав практически без отдыха двести верст от самых от окраин до славного города Зюзюкинска, износив всего одну пару кед? – изогнулся буквой «зю» Зубоскалин.

Леха опустил глаза, чтобы не встречаться взглядом ни с кем из товарищей. Нет, что бы ни твердила набившая оскомину теория Чарлза Дарвина, а человек произошел от

всех животных сразу, взяв от каждого из них понемногу. От чудной птицы страуса, например, он позаимствовал манеру прятать голову в песок при виде опасности. Как существо разумное, человек несколько упростил эту манеру – не в пустыне живем, в конце концов, в век урбанизации, так и об асфальт зашибиться можно. Если человек хотел стать незаметным, он просто и незатейливо тупил глаза. Осваивать данный прием он начинал еще на первом этапе коллективной жизни, в детсадовском возрасте, совершенствовал в чудесные школьные годы, автоматизировал в годы не школьные, но от этого не менее чудесные.

А что? Действует ведь. Бросает, скажем, начальник клич в гущу рабочего коллектива: «Кто возьмет на себя новую трудную и ответственную, но совершенно неоплачиваемую дополнительную работу?» А ты сидишь себе, уткнувшись в пустой экран монитора, бухгалтерскую книгу, жерло хлебопекарной машины, безмятежное лицо спящего клиента, и вид у тебя такой праведный, такой слегка уставший, такой озабоченный процветанием рабочего коллектива и личного благосостояния непосредственного начальника, что как-то даже не поднимается рука повесить на тебя дополнительную нагрузку.

Именно поэтому Леха не успел придумать ничего лучшего, как потупить глаза и сделать вид, что он не знает, кто из знакомых ему выносливых курсантов повторил подвиг молодого Ломоносова. Тупил глаза он старательно, так старательно, что даже немного зажмурился. Поэтому и не увидел, а скорее почувствовал, как опасность в виде товарищей по школе обступила его со всех сторон.

– Я чур зубами займусь, – начал Санька. – Повыдергаю, измелю в порошок и проглочу, чтобы не пропадали зря. В людоедских племенах все так профилактику кариеса делают, а мне зубы беречь надо. Они – одно из моих главных достояний.

– Волосы – мои, – прервал его Кулапудов. – Давно на жилетку собираю. Правда, волосенки у него цвета сивенького и длина не совсем для пряжи подходящая: колючая проволока, а не пряжа получится. Ну да ничего. Ради друга я пойду на любую жертву.

– Тогда нам глазики остаются, – вздохнул кто-то из Утконесовых. – Мне чур левый.

«Почему левый? – обиделся про себя Леха. – Чем он хуже правого? Или лучше?»

– А мне… А я… а я с вами не согласен, – раздался хоть один голос в поддержку Пешкодралова. – Наука сейчас поднялась до невиданных высот, если обратиться к профессионалу, то он любой макияж за полчаса сделает: хоть с лысиной, хоть без глаз. Не калечьте Леху.

«Федя, – благодарно подумал Леха. – Не зря в детстве я рыдал на сеновале над „Хижиной дяди Тома“. Все они, мавры, добрые. Кроме людоедов и Отелло».

Ему захотелось открыть глаза и свернуться калачиком на широкой черной безволосой груди Ганги. Но он понимал, что полное удовлетворение его желания будет неправильно истолковано сокурсниками, поэтому он удовлетворился тем, что просто открыл глаза.

Все физиономии, кроме черной Фединой, глумливо улыбались.

– Прикалываетесь? – озарилось неземной улыбкой лицо Пешкодралова. – А я-то всерьез подумал. Даже испугаться успел. Даже чуть обратно домой уйти не решил. Все двести верст.