Мерцание золота
Шрифт:
— Организация со старейшими традициями, — сказал, покашливая, Возняков. — Как ни относись к Тихонову с Прокофьевым, они большие поэты.
— А нобелевским лауреатом стал Бродский! — расхохотался Валерий Петров, один из замов.
— Тоже ваш, — хмыкнул Возняков.
— Да мы еще вчера с ним неделимых женщин делили, — скривился Петров.
Я понял, что лауреатство Бродскому в Ленинграде простили далеко не все.
— Идите лучше пообедайте, — посмотрел на Петрова Арро. — У нас
— Не хуже, чем у нас? — встрепенулся я.
— Нет, — хором сказали Арро и Петров.
Мы прошли в ресторан. Я с любопытством озирался по сторонам. Дворец Шереметева был совсем не похож на особняк Олсуфьева в Москве, и в то же время в них было что-то общее.
Один из посетителей ресторана шатался от стола к столу с явным намерением устроить скандал.
— Наш поэт, — сказал Петров. — Талантливый парень, но пьет.
— Не пьют одни бездари, — согласился Возняков.
— Позавчера в ЦДЛ подрались Уткин с Василевским, — сказал я.
— И у нас дерутся, — кивнул Петров. — Может, перестанем, если по разным организациям разойдемся?
— Это вряд ли, — почесал я затылок. — Хотя чаще всего дерутся друзья, а не враги.
Петров с Возняковым вынуждены были со мной согласиться.
Я продолжал смотреть по сторонам. На днях об особняке Олсуфьева мы говорили с парторгом московской писательской организации Иваном Ивановичем Козловым. Он был сопровождающим лицом дочки Олсуфьева, приезжавшей в Москву то ли из Берлина, то ли из Лондона.
— Ну и как, узнала особняк? — спросил я.
— Конечно, узнала, — сказал Козлов. — Говорит, вон там, на втором этаже, наша детская была. Им с сестрой иногда разрешали смотреть с антресолей на танцующих внизу гостей.
— Где была детская? — заинтересовался я.
— На антресолях в Дубовом зале. До сих пор считалось, что там проходили заседания масонской ложи. А на самом деле это детские комнаты. Их с сестрой перед сном выводили посмотреть на танцующих.
— В строгости воспитывали, — позавидовал я. — Значит, у нас в доме не было никаких масонов?
— Нет, только на балах гуляли, — сдвинул мохнатые брови Козлов. — Ну и догулялись. Но самое интересное не в этом. Бабуля про императора Александра III рассказала.
— Он тоже сюда захаживал?
— Да они с Олсуфьевым были ближайшие друзья! — Иван Иванович оглянулся по сторонам и понизил голос. — Гардеробную внизу знаешь?
— Конечно, — сказал я.
— Тогда это была каминная комната. Император приезжал, они с графом спускались вниз и запирались в каминной.
— Зачем?
— Пили вдвоем! Никого не впускали — ни гофмейстеров, ни шталмейстеров. Охрану, и ту на улицу выгоняли. Только за водкой в магазин денщиков гоняли.
— Наверное,
— Еще бы, — сказал Козлов. — Шампанского у меня нет, а водки выпьем. Закрой дверь.
Я безропотно повиновался. Традиции надо чтить, пусть они и восходят к Романовым.
— А в вашем дворце император бывал? — спросил я Петрова в ресторане шереметевского дворца.
— Наверное, — пожал тот плечами. — Кто только здесь не бывал.
— Странно, что ваш дом имени Маяковского, а не Блока или хотя бы Ахматовой.
— Так ведь в тридцатые годы давали имя.
Да, в тридцатые годы даже Пушкин не мог сравниться с Маяковским, не говоря уж о Блоке с Ахматовой.
— Предприниматели среди ваших писателей появились? — еще раз посмотрел я по сторонам.
— Я таковых не знаю, — сказал Петров.
— А у нас есть, — похвастался я. — Медальеры.
— Кто-кто?! — уставился на меня Петров.
— Медали из драгоценных металлов делают. Например, Белугин.
— Не знаю Белугина ни писателя, ни медальера, — сказал Петров. — Наши любят куда-нибудь за границу смыться. В крайнем случае выпить водки.
— Это все любят, — согласился я. — Даже масоны.
Масонов я упомянул, конечно, для красного словца.
Мы поужинали и разошлись. Собрание было назначено на завтра.
— Ну и что мы там будем делать? — спросил я Вознякова в гостинице.
— Ничего, — пожал тот плечами. — Послушаем, как они поносят друг друга, и разойдемся, как в море корабли. Ты не на флоте служил?
— Я вообще не служил, — раздраженно сказал я. — Офицер запаса после военной кафедры в университете. А ты небось подполковник?
— Полковник, — сказал Возняков, лег на кровать и укрылся одеялом с головой.
«Все они тут полковники, а я всего лишь старлей, — подумал я. — Какой с меня спрос?»
С этой сомнительной мыслью я лег в кровать и уснул.
На следующий день мы с Александром вошли в зал ровно в шестнадцать часов. Зал был полон. Председательствующий представил нас. Никто не захлопал.
— В президиум пойдем? — спросил Возняков.
— Лучше вот здесь, с краю, — сказал я.
Уже после первых выступлений стало ясно: подавляющее большинство в зале состоит из либералов. Так называемых патриотов здесь раз, два и обчелся, но сдаваться тем не менее они не собирались. На трибуну взошел писатель по фамилии Кутузов, и ядра в зале засвистели не хуже, чем при Бородине.
— Где здесь батарея Раевского? — наклонился я к уху Вознякова.
— Да это «Аврора» пальнула, — усмехнулся он. — Сейчас пойдем Зимний брать.