Мерцание золота
Шрифт:
Но силы были явно неравны. Кучка патриотов едва сдерживала натиск превосходящих сил противника.
— Откуда здесь столько либералов? — спросил я Александра.
— Так это же Питер, — сказал Возняков. — Сначала революция, потом контрреволюция. Сегодня их день.
Собрание закончилось. Кутузов со товарищи пригласил нас в гости к Горбушину.
— У Глеба жена на дачу уехала, — сказал он. — Спокойно посидим, покумекаем.
Квартира Глеба Горбушина поражала не только своими размерами, но и полным отсутствием провианта.
— Зато выпивки много, — сказал Горбушин, вытаскивая из-под кровати ящик водки. —
Мы с Возняковым переглянулись. В особняке Шереметева к представителям центра отношение было гуманнее.
— Может, сходить за хлебом? — предложил я.
— Да у нас закуски навалом! — сказал Горбушин.
Он достал из холодильника два помидора и плавленый сырок.
— Не в закуске дело, — вздохнул Кутузов. — Нужно, во-первых, отсудить половину Дома писателей, а во-вторых, хоть что-то оттяпать в Комарове. Народу у нас маловато.
— А мы область подтянем, — прогудел Горбушин, наливая в стаканы водку. — Главное, отделиться от исторических врагов. И в страшном сне не могло присниться, что Ленинград окажется в руках демократической сволочи.
— В чьих только руках он не был, — сказал Возняков. — Здесь сначала Распутина убили, потом Кирова. Короче, надо возвращать императора.
Он подтрунивал, и совершенно напрасно. У ленинградских писателей-патриотов положение на самом деле было аховое.
Но человек предполагает, а Господь, как говорится, располагает. Очень скоро яблоко раздора ленинградских писателей, которым был особняк Шереметева, исчезло. В Доме случился сильнейший пожар, и победители вкупе с побежденными оказались на улице. В чем-то мне этот факт представлялся символичным. В данный период общественного развития писателей выкинули с корабля современности. И сделали это не демократы с либералами, а некие высшие силы, я в этом был уверен.
Метаморфозы происходили не только во вселенском масштабе, но и в судьбах отдельных людей. В вагоне поезда, которым мы возвращались из Ленинграда в Москву, Возняков встретил одного из своих сослуживцев. Я мирно спал в купе, а Александр всю ночь беседовал со своим товарищем в тамбуре. Через полгода после этой поездки Возняков из перспективного теннисиста в одночасье превратился в банкира. Как мне рассказывали, он занимался финансированием наших войск на Украине. Одни части оттуда выводились, другие оставались на особых условиях, — там было чем заниматься. Как и Белугин, Александр теперь ездил на хорошей машине. При встрече он подавал руку, но было понятно, что в любой момент подобное панибратство может прекратиться. Слишком усталый у него был вид. А когда рядом с ним появился охранник, я и сам перестал его замечать. «Большому кораблю большое плавание, — думал я. — А писателю, появившемуся на свет в пинских болотах, трудно стать любимчиком Венеры или Аполлона, не говоря уж о Зевсе. Пощекочет своей бородой в застолье Бахус — и ладно».
Втайне я, конечно, рассчитывал на внимание какой-нибудь вакханки, которых во все времена полно рядом с Бахусом, но разве это можно считать улыбкой фортуны? Улыбки у Вознякова с Белугиным.
Страна погрузилась в пучину девяностых. Как и абсолютное большинство граждан, я выживал, а не жил, но это меня не пугало. Все-таки мне было чуть за сорок, а в этом возрасте человеку не свойственно впадать в уныние.
2
— Ну
— А что такое?
— Домов творчества не осталось. Ялта, Коктебель, Пицунда и Дубулты уже заграница.
— Действительно, — почесал я затылок. — В России, кроме «Малеевки», больше ничего нет.
— Переделкино. Но зачем оно, если у нас Внуково?
Это была чистая правда. Домов творчества во всех перечисленных местах было жалко, но меня больше беспокоило Внуково. Оно тоже загибалось, и так же стремительно, как и СССР.
Сначала закрылся буфет, затем отключили котельную, и прошлую зиму наш поселок пережил только благодаря Шиму. Он велел, во-первых, не отключать электронагревательные приборы, а во-вторых, в сильные морозы постоянно сливать воду из бачков в туалете.
— Главное, чтобы не замерзла вода в стояках, — сказал он. — Выживем только в том случае, если сохраним систему отопления.
— Но ведь это не последняя зима, — сказал я. — Какие у нас перспективы?
— Я договорился, чтобы к нашим коттеджам подвели газ.
— Откуда здесь газ?
— Миллионеры тянут к себе на участки трубу. Через наш поселок сделать это гораздо дешевле, чем в обход. Я говорю: прокладывайте через нас, но ответвление к каждому коттеджу. Они согласны.
— А что Литфонд? — спросил я.
Это был ключевой вопрос. Судьба писательского поселка была полностью в руках руководства Литфонда.
— Бобенко хочет нас продать.
— Как продать? — поразился я.
— Целиком, — пожал плечами Шим. — Размораживается отопление, мы отсюда выезжаем, и он втихаря продает поселок какому-нибудь «Лукойлу». Сейчас все так делают.
Это было похоже на правду. Общественную собственность сейчас не продавал только ленивый. А Бобенко на ленивого похож не был.
В писательское сообщество он попал по разнарядке. Бобенко работал инструктором райкома партии. Однажды его вызвало начальство и велело отправляться на службу в Московское отделение Союза писателей.
— Какой из меня писатель? — стал отнекиваться Виктор Иванович. — Я и книг-то не читал.
— А вам и не надо читать, — сказало начальство. — В школе небось Толстого проходили?
— Проходил, — потупил глаза Бобенко.
— Этого достаточно. В Союзе писателей будете распределять квартиры, машины и прочее по мелочам. А главное — выдерживать линию партии.
— Может, меня все же к артистам? — в последний раз попытался отказаться Бобенко. — Я петь люблю.
— С писателями тоже кому-то работать надо, — одернуло его начальство.
И Виктор Иванович пошел на постылую службу. Очень скоро он стал писателей не только презирать, но и ненавидеть. Народ был пустой и вздорный, каждый старался урвать себе кусок побольше, а некоторые и вовсе оказались хамами. Изредка в застолье Виктор Иванович затягивал украинскую песню, но все это были тоскливые причитания. «Ой ты, доля, моя доля, доля несчастливая…»
В первые годы ельцинского правления Виктор Иванович успел продать изрядную часть литфондовского имущества, но с поселком во Внукове случилась промашка. Бобенко поехал на охоту с товарищами, и на каком-то там километре Минского шоссе «Волга» с пятью пассажирами лоб в лоб столкнулась с грузовиком. Не выжил никто.