Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Николай Константинович, сколько у вас в отделе человек?
– спросил Мерецков.
– Сорок! А когда я служил ещё в старой царской армии, нас в отделе было всего четыре человека и мы делали всю работу.
– А у нас девяносто человек, в итоге - сто тридцать!
– подсчитал Мерецков.
– Мы же утонем в бумажном море! Нам бы оставить человек двадцать, как ты считаешь?
– Факт, надо сокращать!
– согласился с ним Горбатов.
– Но, если я поставлю этот вопрос, меня никто не послушает, потому как я из бывших офицеров. А вам это дело по плечу: у вас за плечами академия, вы красный офицер. Действуйте, я вас поддержу!
Мерецков
– Что случилось?
– спросил Ворошилов, явно недовольный тем, что его побеспокоили.
– Климент Ефремович, это я виноват, - заговорил Мерецков.
– Хотел бы изложить вам своё предложение по улучшению работы штаба округа...
И Кирилл Афанасьевич «выложил» ему свою идею. Ворошилов повеселел, хитровато прищурил глаза, пытливо взглянул на своего начальника штаба.
– Скажи, Алексей Макарович, а этот Мерецков не ликвидирует вообще у нас всю работу?
– спросил командующий округом.
– Нет, Климент Ефремович, - улыбнулся Перемытов.
– Он правильно предлагает резко сократить штат сотрудников.
– Я не против, товарищи, но решить этот вопрос сам не могу. Надо посоветоваться с наркомвоенмором и членом Реввоенсовета Фрунзе. Я как раз сейчас еду к нему на доклад, изложу и ваше предложение...
Вскоре он вернулся в штаб и вызвал к себе Перемытова.
– Михаил Васильевич одобрил предложение Мерецкова, - бодро произнёс Ворошилов.
– Он посоветовал слить мобилизационный и организационный отделы штаба воедино, назначить Мерецкова начальником объединённого отдела, Горбатова сделать его заместителем, а штат работников сократить наполовину!
– Так это же то, что надо, Климент Ефремович!
– заулыбался Алексей Макарович.
– Спасибо вам за поддержку!
Вернувшись к себе, Перемытов ознакомил Мерецкова с решением Фрунзе.
– Воплощай, Кирилл Афанасьевич, свой замысел на практике.
– Я сделаю всё как надо!
– заверил Мерецков начальника штаба.
Кирилл Афанасьевич сумел внедрить в практику всё, что задумал. Получилось неплохо. Перемытов убедился, что у Мерецкова «голова варит». Он пошёл к Ворошилову и предложил назначить Мерецкова помощником начальника штаба округа. Своё предложение, вспоминал этот эпизод Кирилл Афанасьевич, Перемытов мотивировал так. В штабе почти все начальники отделов - бывшие генералы, и, когда он, Перемытов, бывший офицер, вносит какую-либо идею, они кривят презрительно губы и пытаются саботировать её: дескать, этот выскочка, ходивший в нашем подчинении, теперь тщится что-то такое нам показать; а на Мерецкова они смотрят как на человека, выдвинутого революцией, и спокойно ему подчиняются. Ворошилов отнёсся к этим соображениям внимательно, и Мерецков вскоре был назначен по совместительству помощником начальника штаба, а по политической линии - комиссаром. Казалось бы, под бременем трёх должностей он должен был задохнуться. А фактически лишь сейчас помнилось у него свободное время, и работа с мобилизационным планом пошла совсем по-другому. Центр её тяжести был переведён в войска.
Когда наконец реорганизация была завершена и Мерецков доложил о ней Перемытову, тот взял у него все документы и пошёл с ними к Ворошилову.
– А. 3.).
Фрунзе одобрил схемы материального обеспечения войск Красной Армии на случай их развёртывания.
– Кто возглавлял эту работу? Товарищ Мерецков?
– спросил он.
– Он, Михаил Васильевич, - ответил Ворошилов и добавил: - Правда, со мной консультировался...
– Способный штабист.
– Фрунзе взглянул на командующего Московским военным округом.
– Всех, кто трудился над этими документами, надо поощрить. Сами решите, кого и чем.
Естественно, Ворошилов сразу же поздравил Мерецкова с успешной работой, которую высоко оценил Фрунзе. Кириллу Афанасьевичу радоваться бы, а он сказал, что мог бы лучше отработать документы, но времени было в обрез.
– Сколько человек трудилось?
– спросил Ворошилов.
– Со мной пятеро.
Всем пятерым командующий округом предоставил полуторамесячный отпуск, им были выделены путёвки в санаторий «Гурзуф». А Мерецков был премирован ещё и двухмесячным окладом.
Мерецков проникся глубоким уважением к Михаилу Васильевичу Фрунзе, уже тогда зарекомендовавшему себя полководцем с большой буквы. Когда Фрунзе проводил деловые совещания, Кирилл Афанасьевич старался впитать всё то новое по вопросам территориальной системы, мобилизации войск, что необходимо было сделать в округе. А когда проходили большие манёвры регулярных частей с привлечением территориальных, Мерецков проявлял свои способности в полную силу, и самой дорогой для него была похвала Фрунзе. Однажды после учений войск округа тот сказал:
– Хорошо вы потрудились, товарищ Мерецков. Военная реформа, которую мы проводим в Красной Армии, это наш броневой щит, о который разобьются все происки наших врагов. Главное в военной реформе - не забыть о рядовых бойцах, надо их хорошо вооружить, обеспечить всем необходимым, дать им в руки первоклассное оружие и боевую технику!..
Во всех военных округах и соединениях войск реформа проходила успешно. Опыт перестройки Красной Армии и Военно-Морского Флота и законодательство о прохождении военной службы были обобщены в Законе об обязательной воинской службе, принятом в сентябре 1925 года. Тогда же ввели в армии единоначалие - важнейший элемент всей военной деятельности. Мерецков был горд тем, что в повышении боевой мощи вооружённых сил была частица и его труда. «Для меня лично 1925 год был насыщенным, и я многое внедрил в войсках из того, что намечал», - без ложной скромности признавался Кирилл Афанасьевич.
Но 1925 год принёс Мерецкову и большое горе: после неудачной операции умер Михаил Васильевич Фрунзе. Ворошилов был тоже потрясён в тот день. Он вызвал Мерецкова и спросил, где Перемытов.
– Он у авиаторов, вернётся к вечеру.
– Тогда вы соберите группу людей руководящего состава, восемь-десять человек, и мы поедем в Боткинскую больницу.
Туда все приехали возбуждённые, никому не верилось, что умер полководец, чьё имя гремело на устах бойцов и командиров Красной Армии и Военно-Морского Флота. Ворошилов поднялся наверх, к главврачу, остальные ожидали его внизу. Вскоре Климент Ефремович, бледный и расстроенный, сошёл вниз.