Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Я позвоню домой жене, она будет меня ждать.
– Никаких звонков!
– грубо потянул его за руку чубатый.
Чёрная «эмка» бежала по Москве. Вот и Лубянка. Машина въехала во двор. Мерецкова повели вдоль коридора. Громко скрипели его сапоги. А вот и камера. Глухо звякнула дверь, и Кирилла Афанасьевича впихнули в неё.
– Отдыхайте, гражданин полководец!
– произнёс сквозь зубы чубатый сотрудник.
– Вы, наверное, очень устали в Ленинграде.
«Сволочь!» - едва не сорвалось с губ Мерецкова.
Когда в квартире Мерецковых шёл обыск, комиссар государственной безопасности Берия прибыл в Кремль
– У тебя что-нибудь срочное, Лаврентий?
– спросил вождь.
– Тогда садись и рассказывай, не то сейчас ко мне придут люди и я буду очень занят.
– Мы арестовали Мерецкова, - сообщил Берия.
– Сопротивления он не оказал, и, как я понял, для него арест был как снег на голову.
Сталин попыхтел трубкой.
– Ты мне доложил, что Мерецков - участник военного заговора, что ещё с Корком и Уборевичем он сговорился «дать бой Сталину», что на него дали показания ранее арестованные военачальники. Так это? Нет ли тут натяжки?
– Думаю, что нет, Коба!
– заверил Берия.
– Но мы как следует допросим полководца, и он выложит нам все карты. Я принесу тебе запись его допроса, и ты увидишь, какую гадюку пригрел в своём наркомате маршал Тимошенко.
– Чью подпись ты поставил под телеграммой Мерецкову? Мою?
– спросил вождь.
– Нет, наркома Тимошенко.
– А ему сообщил об этом?
– Зачем?
– усмехнулся Берия.
– Он бы начал уверять меня, что Мерецков никакой не враг и прочее. Ты же знаешь, как задиристы эти полководцы. Тому пример - маршалы Тухачевский и Блюхер. Сам же мне рассказывал...
– Где арестовали Мерецкова?
– В твоей приёмной.
– Увидев, что Сталин сердито сдвинул брови, Берия добавил: - Я не стал это делать на аэродроме, где приземлился самолёт, и в Наркомате обороны, чтобы не было шума. А здесь его ареста никто не видел, в приёмной не было даже Поскрёбышева.
– Он докладывал мне информацию, поступившую с фронтов, - пояснил вождь.
– Теперь о Мерецкове. Делай с ним всё, что сочтёшь нужным. Но, если вдруг окажется, что вины его нет, я спрошу с тебя без скидки на нашу дружбу. У нас погибло немало невинных военачальников, особенно, когда наркомом внутренних дел был Ежов. Ты назначен на его должность не для того, чтобы продолжать сажать без вины виноватых, а наоборот - пресечь беззаконие!
– Я это хорошо помню, Коба, и тебя не подведу. Если надо будет, сам допрошу Мерецкова. Мне тоже жаль его. Душа у него пролетарская, но нашим недругам всё же удалось вовлечь его в заговор против тебя, Коба. Интеллигентики Корк и Уборевич в этом преуспели. Но своё они получили.
В кабинет, постучавшись, вошёл маршал Тимошенко. Увидев рядом с вождём Берию, он почувствовал что-то неладное, но виду не подал и твёрдым голосом доложил, что принёс на подпись директиву.
– Что ещё за директива?
– сухо спросил Сталин.
– О переходе наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома гитлеровцев на главных направлениях, притом с выходом на территорию противника.
Сталин прочёл и молча подписал.
На некоторое время воцарилось напряжённое молчание. Берии было что сказать наркому, но он ждал, о чём заговорит с ним вождь.
– Вы что же,
– наконец произнёс Сталин.
– Что, Мерецкова уже арестовали?
– задал вопрос маршал Тимошенко, глядя то на вождя, то на Берию.
– Я же хотел поговорить с ним с глазу на глаз, а уж потом решать его судьбу...
– Я дал санкцию на арест вашего заместителя, - едва ли не окриком прервал его вождь.
– Что, вам стало жаль его? Но вы сами говорили мне о нём подозрительные вещи. Или то были разные слухи? Пусть те, кому это положено, во всём разберутся. Если виновен - накажем, если нет - выпустят из каземата. Вы лично верите Мерецкову?
– Пока верил, и дело своё он исполнял на совесть. В Ленинграде пробыл два дня, а сделал столько для подготовки войск к отпору врага, сколько иной военачальник не сделал бы за месяц. Кстати, кто его вызвал из Ленинграда?
– Я дал телеграмму в штаб округа, но подпись поставил вашу, Семён Константинович.
– Лукавая улыбка скользнула по лицу Берии.
– Поставь я свою подпись, он мог бы сбежать. Там ведь рядом граница!
«Подлец, уже и меня подменяет, - выругался в душе маршал Тимошенко.
– А вождь молчит, значит, поддерживает этого тирана».
– Разрешите идти, товарищ Сталин?
– Тимошенко весь подобрался.
– Вам Жуков из Киева не звонил?
– Никак нет. Сам удивляюсь, почему он не выходит на связь...
Итак, генерал армии Мерецков сидел в камере на Лубянке.
Кажется, лишь сейчас он пришёл в себя. Первая мысль, пришедшая ему в голову, кольнула острым шипом: кто его оклеветал, кто возвёл на него грязную ложь? И тут же вторая мысль ещё больнее отозвалась в его смятенной душе: как мог Сталин, которому он поклонялся, отдать его Берии на растерзание? Да, не зря говорят, что счастлив тот, в ком чиста совесть. Насчёт совести к нему не придерёшься, она чиста, как капля росы на рассвете. А вот счастья у него, пожалуй, нет. Мерецков как сумасшедший ходил по камере, и разные мысли, нахлынувшие, как рой пчёл, терзали его, бросали то в жар, то в холод. Что теперь с ним будет? Кому пожаловаться, найдётся ли тот, кто протянет ему руку помощи? Кирилла Афанасьевича бесило, что все предали его, а ещё вчера называли рыцарем Карельского перешейка и героем Выборга. Нет, он не гонялся за славой, как иные военачальники, коим она, эта слава, щекотала нервы и порой мутила сознание. Он считал, что каждый хоть раз в жизни должен совершить что-то героическое, и потому в схватках с врагом старался действовать смело, решительно. А началось это ещё в юности, когда Мерецков ходил в атаку на белогвардейцев, рубил шашкой так, что захватывало дух. «Безумству храбрых поем мы песню...» Как часто, особенно перед боем, он мысленно повторял эти горьковские слова, и они давали ему силу, закаляли характер...
«Не стану утверждать, что человек я храбрый, но в своей жизни ещё не сделал ни шага назад, - усмехнулся он в душе.
– Я шёл только вперёд, шёл на линию огня, как идёт танк, сокрушая всё на своём пути. А что теперь? Теперь меня считают врагом, а вовсе не героем. Вот и получается, что в жизни у каждого, как в бою, своя судьба...»
Он услышал за дверью камеры чьи-то тяжёлые шаги.
– Кто это?
– спросил Кирилл Афанасьевич.
– Охрана!
– отозвался громкий скрипучий голос.
– Чего хочешь?