Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Я передам наркому. Полагаю, что он приедет в Кремль.
Под вечер Мерецков зашёл к Тимошенко, но его всё ещё не было на месте. Справку о наличии в вооружённых силах боевой техники и оружия Мерецков отдал Жукову и попросил вручить её наркому.
– Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, я передам Семёну Константиновичу, хотя сейчас ему не до справок, - заметил Георгий Константинович.
– Как бы не грянула война...
Мерецков наскоро перекусил в буфете. Его вызвал нарком.
– У меня, Кирилл Афанасьевич, плохие вести, - глухо произнёс Тимошенко, и Мерецков понял, что
– Что-нибудь случилось?
– нетерпеливо спросил он.
– Пока не случилось...
– Тимошенко не договорил.
– Я только что был у вождя. У него очень плохое настроение, и связано оно с действиями Гитлера. Короче, возможно, завтра начнётся война! Сталин сказал «возможно», но я понял его так, что она неизбежна. Поэтому принято решение срочно направить вас, - нарком перешёл на «вы», - в Ленинградский военный округ в качестве представителя Главного командования. Войска округа вы хорошо знаете и в случае чего сможете оказать штабу необходимую помощь. Главное - не поддаваться на провокации. Опыт у вас есть, и вы всё сделаете как надо.
– А если вдруг немцы нападут на нас, начнут боевые действия, каковы мои полномочия?
– спросил Мерецков.
– Прежде всего проявите выдержку, - предупредил нарком.
– Сумейте отличить реальное нападение от инцидента местного значения, не дайте ему перерасти в войну. Ну а в случае явного нападения фашистов сами знаете, что делать. Кстати, это не моя идея - послать вас в Ленинград - вы мне здесь больше нужны, - а Иосифа Виссарионовича, так что можете выходить прямо на него.
– Я могу ехать немедленно?
– Мерецков встал.
– Вот именно: немедленно! Если надо будет решать сложные вопросы, можете обращаться к Жданову. Товарищ Сталин на этот счёт дал «добро»...
«Продолжает действовать принятая установка - не поддаваться на провокации, - грустно подумал Кирилл Афанасьевич, уходя от наркома.
– Немецкие самолёты то и дело летают в нашем воздушном пространстве, ведут разведку, а мы боимся открывать по ним огонь. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов дал на флоты депешу, чтобы сбивали нарушителей, и получил выговор лично от Сталина. Николаю Герасимовичу вождь вмиг подрезал крылья. А ведь Кузнецов прав!..»
Весь день до самого выезда в Ленинград Мерецков чувствовал какое-то внутреннее напряжение. Так бывало с ним только на фронтах, сначала в сражениях в Испании, потом в Финляндии, когда вёл в бой свою 7-ю армию. И теперь он испытывал такое же чувство, словно оно говорило ему: быть войне! Сопровождавший Мерецкова работник Генерального штаба генерал Вечный, которого Кирилл Афанасьевич знал давно, спросил:
– Вас что-то угнетает, Кирилл Афанасьевич?
– Война может вспыхнуть в любое время, - глухо отозвался Мерецков.
– Нарком предупредил, что, возможно, она начнётся завтра, и, пока есть время, надо помочь командованию округа подготовить армию на случай боевых действий. Я обнаружил в войсках серьёзные пробелы.
– Недостатки есть везде, Кирилл Афанасьевич, - весело возразил генерал Вечный.
– Главное, что есть у советских людей, - это ненависть к фашизму, и они готовы даже пожертвовать собой, чтобы уничтожить его.
–
– Зачем собой жертвовать? Врага надо уничтожать, а самому живым остаться!..
Глубокой ночью Мерецков прилёг отдохнуть, но уснуть никак не мог. Вдруг разом нахлынули воспоминания, будто наяву он увидел лица тех, с кем громил финнов в этих горно-лесистых местах. Именно здесь, на Карельском перешейке, где его 7-я армия наголову разбила финские войска, он стал Героем Советского Союза. Отчётливо отложилось в памяти и то, как Сталин, поздравляя его с успехом, сказал:
– Ну, вот ещё один военачальник стал Героем. Вы, Кирилл Афанасьевич, не раз рисковали своей жизнью, и страна вас не забудет!..
Под стук и грохот колёс Кирилл Афанасьевич наконец уснул. А когда брызнули лучи солнца, генерал Вечный разбудил его и сообщил, что поезд подходит к Ленинграду, река Волхов, леса и болота остались позади.
– Ты что, всю ночь не спал?
– напустился на него Кирилл Афанасьевич.
– А я чуток отдохнул.
– Что-то у меня на душе неспокойно, а почему и сам понять не могу, - вздохнул генерал.
– И утро какое-то чужое, неуютное, будто мы не в Ленинграде, а где-то на Карельском перешейке.
– Да ты, Пётр Пантелеймонович, совсем духом упал, - упрекнул его Мерецков.
– А как ты поведёшь себя, если и впрямь грянет война?
– Вы всё про войну, - усмехнулся Вечный.
– А я вам так скажу: человек силён духом, а силу ему даёт его честь. Она же у меня, эта честь, стопроцентная.
Наконец поезд заскрипел тормозами - показался вокзал. Пассажиры стали собираться к выходу. И вдруг по радио сообщили страшную весть: война! Мерецков вышел из вагона, да так и застыл у столба, на котором висел радиодинамик. Он вслушивался в голос Левитана, говорившего о том, что немецкие самолёты варварски бомбили Ригу, Каунас, Гродно, Брест, Киев, Севастополь. Гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза.
– Ну, что я тебе говорил?
– Мерецков в упор посмотрел на генерала Вечного.
А тот то ли растерялся, то ли хотел услышать ещё что- то, побелел, в глазах притаилась такая грусть, что хоть тряси его за плечи, чтобы пришёл в себя.
– Да, теперь нам, Кирилл Афанасьевич, надо сочинять свою песню с учётом обстановки, - вымолвил он.
Они вышли из вокзала. К Мерецкову подскочил молодцеватый капитан и, представившись, доложил, что из штаба округа его направил к поезду генерал Никишев.
– Ну что ж, капитан, поедем, коль ты приехал за нами. Слыхал, что началась война?
– В округ из Генштаба час тому назад поступила шифровка, так что мы в курсе дела, - весело ответил капитан и добавил: - Мы этому Гитлеру враз свернём башку! Хотя, если честно, это известие вызвало в штабе округа переполох. Никто ведь этого не ожидал, правда, немало судачили о войне. И вдруг она началась так внезапно...
Приехали в штаб. Мерецкова встретили генерал Никишев и корпусный комиссар Клементьев: оба они на третий день войны были назначены соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета округа, объявленного позже Северным фронтом.