Мещане
Шрифт:
– А вы, собственно, совершенно здоровы или по-прежнему злитесь? спросил он Бегушева.
– Нет, теперь хандрю только и адски скучаю!
– отвечал тот.
– Неужели же и Европа не поразвлекла вас нисколько?
– Напротив, еще большую нагнала хандру.
– Ах вы, обеспеченные господа!
– воскликнул доктор.
– Ей-богу, как посмотришь на вас... у меня много есть подобных вам пациентов... так даже мы, доктора, в нашей каторжной, работящей жизни живем лучше!
– Вероятно!
– согласился Бегушев, бывший под влиянием своей главной мысли и почти не слушавший
Разговор на некоторое время прекратился; но Бегушев, наконец, не вытерпел.
– А кого вы из наших общих знакомых видаете?
– спросил он.
– То есть кого же общих?..
– спросил доктор, смутно, впрочем, догадавшийся, что вопрос этот исключительно касался Домны Осиповны.
О том, что как и из-за чего она рассталась с Бегушевым, он знал до мельчайших подробностей по рассказам самой Домны Осиповны, сделавшейся с ним после разлуки с Бегушевым очень дружною.
– Видаюсь я, - продолжал он, - между прочим, с Янсутским, с madame Олуховой!
При последнем имени доктор бросил коротенький взгляд на Бегушева.
– Как же она существует?
– спросил тот, почти задыхавшийся от любопытства или, лучше сказать, от более сильного чувства и желавший, чтобы ему рассказывали скорее и скорее. Но доктор начал довольно издалека:
– Она была некоторое время больна; но потом поправилась было совершенно...
– А теперь что ж, опять больна?
– Нет, но у нее пошли снова дрязги с ее мужем. Это ужасный человек! Ужасный!
– повторил два раза доктор.
– Напротив, он мне казался таким смиренным и покорным Домне Осиповне, заметил Бегушев.
– Не дай бог никому таких покорных мужей!
– воскликнул доктор.
– Что же, собственно, он делает?
– спросил Бегушев, бывший втайне очень доволен, что Домна Осиповна ссорится с мужем.
– Кутит!.. Безобразничает!.. Этот ходатай по их делам, Грохов, опять свел его с прежнею привязанностью! Они все втроем пьянствуют; у Олухова два раза была белая горячка... Я по нескольку дней держал его в сумасшедшей рубашке! Можете вообразить себе положение Домны Осиповны: она только было поустроила свою семейную жизнь, как вдруг пошло хуже, чем когда-либо было. Я просто советую ей уехать за границу, как и сделала она это прежде.
Этому совету доктора Бегушев вначале тоже обрадовался, так как ему пришла в голову безрассудная мысль гнаться за Домной Осиповной, куда бы только она ни поехала, и молить ее возвратить ему прошедшее.
– Я очень люблю и уважаю Домну Осиповну, - продолжал доктор как бы совершенно беспристрастным голосом, - и прямо ей говорю, что под влиянием таких неприятных и каждодневно повторяющихся впечатлений она может окончательно разбить свое здоровье.
– И что ж она... никуда не выезжает?
– Нет!.. Выезжает!
– Куда?
– Ездит иногда в Дворянское собрание, где устраиваются очень хорошенькие вечера, потом бывает в театре, гуляет по бульварам, которые от нее два шага!
Все эти слова доктора Бегушев хорошо запомнил и вместе с тем, по своей подозрительности, подумал, что зачем Перехватов, ухаживая, как говорят, за Домной Осиповной, отправляет ее за
– А вы, скажите, бывали за границей?
– спросил Бегушев, желая позондировать доктора в этом отношении.
– Был... Я в тамошних университетах, собственно, и готовился на степень доктора.
– Но опять съездить не думаете?
– Очень бы хотелось, но как это сделать: практика у меня большая, на кого ее оставить?
Бегушев понял, что ему от доктора больше ничего не добиться. Тому тоже пора было ехать по другим визитам. Он раскланялся.
Со следующего дня Бегушев повел совершенно несвойственную ему жизнь. Он все утра, часов с одиннадцати до пяти, гулял по бульварам, а вечером обыкновенно бывал в обоих театрах, Большом и Малом. Явно, что Бегушев ожидал где-нибудь из этих мест встретить Домну Осиповну. Ему хотелось хоть раз еще в жизни видеть ее красивое лицо. Судьба, наконец, над ним сжалилась. Просматривая однажды газету, Бегушев наткнулся на напечатанное крупными буквами объявление об имеющемся быть в скором времени танцевальном вечере в зале Дворянского собрания.
Бегушев порывисто позвонил. Вошел молодой лакей.
– Граф дома?
– спросил его с нетерпением и беспокойством Бегушев.
– Дома-с!
– отвечал тот.
– Зови его ко мне сию минуту!
Лакей быстро побежал наверх к графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение хозяина он немедленно сошел к нему.
– Mon cher, - сказал ему почти нежным голосом Бегушев, - в четверг бал в Дворянском собрании; мне хочется быть там, вы тоже поедете со мной. Будьте так добры, поезжайте в моих санях, возьмите два билета: себе и мне.
Бегушев при этом подал графу пятидесятирублевую бумажку.
– Но, mon cher, - воскликнул граф в свою очередь, - кроме билета, мне туалет мой не позволяет нынче бывать на балах.
– Сделайте себе туалет новый; вот вам к этим деньгам еще сто рублей!..
– говорил Бегушев.
– Merci, тысячу раз merci!
– говорил граф Хвостиков, с удовольствием засовывая деньги в карман.
– Ну и потом...
– продолжал Бегушев, совершенно потупляясь, - не зайдете ли вы к вашему другу, Домне Осиповне, и не узнаете ли: будет она в собрании?..
– Непременно зайду!.. Я сам это думал!
– подхватил граф, хотя вовсе не думал этого делать, - на том основании, что он еще прежде неоднократно забегал к Домне Осиповне, заводил с ней разговор о Бегушеве, но она ни звука не произносила при этом: тяжело ли ей было говорить о нем или просто скучно, - граф не знал, как решить!
– Только, пожалуйста, вы не скажите ей, что я вас подсылаю!
– О, mon cher, что ж ты меня за ребенка такого считаешь, - отвечал граф и уехал прямо к Домне Осиповне, а в пять часов явился аккуратно к обеду Бегушева и имел торжествующий вид.