Мещане
Шрифт:
– Вы в деревне живете?
– спросил Бегушев: он давным-давно не видал Долгова.
– Жил было в деревне, - отвечал тот, - хотел настоящим фермером сделаться, сам работал - вон мозоли какие на руках натер!
– И Долгов показал при этом свои руки, действительно покрытые мозолями.
– Но должен был бросить все это.
– Отчего?
– Семья подросла! Семью надо было воспитывать.
– А велика?
– Слава богу, четыре сына и три дочери; но средства очень ограниченные... Мне бы весьма желалось
– Приезжайте!
– сказал Бегушев.
Снова явившийся граф Хвостиков прервал их беседу.
– Надо ужинать идти!.. Наши знакомые отправились!..
– сказал он с ударением.
Бегушев понял его и поднялся с своего места.
– Пойдемте, поужинаем вместе!
– отнесся он к Долгову.
– Хорошо!
– согласился тот.
Когда Бегушев пришел в столовую, то Домна Осиповна, Янсутский, доктор Перехватов, а вместе с ними и Офонькин сидели уже за отдельным небольшим столом.
Граф Хвостиков тоже потребовал, чтобы и для их компании дали отдельный стол.
Когда они разместились, то мимо их прошел волосатый художник.
– Присядьте к нам ужинать!
– сказал ему Бегушев, желавший его немного вознаградить за свою недавнюю сухость к нему.
Художник несколько замялся: у него ни копейки не было в кармане денег.
– Это Александр Иванович дает ужин своим друзьям!..
– поспешил ему пояснить граф Хвостиков, очень хорошо ведавший на себе эту болезнь.
Художник сел к столу.
Нельзя вообразить себе людей, более непохожих между собою, как те, которые сидели с Домной Осиповной, и те, которые окружали Бегушева: они по нравственному складу как будто бы были существами с разных планет, и только граф Хвостиков мог витать между этими планетами и симпатизировать той и другой.
Вскоре в столовой желающих ужинать все более и более стало прибывать; некоторые из них прямо садились и начинали есть, а другие пока еще ходили, разговаривали, и посреди всего этого голос Янсутского раздавался громче всех. Он спорил с Офонькиным.
– Русские женщины, уверяю вас, - самые лучшие в мире!..
– говорил он, мельком взглядывая на Домну Осиповну.
– Есть еврейки очень хорошенькие!..
– возражал ему тот с любострастной улыбкой.
– Подите вы с вашими еврейками! Особенно они хороши у нас в Виленской, Ковенской губернии: один вид их так - брр!.. (Этим сотрясением губ своих Янсутский хотел выразить чувство омерзения.) У нашей же русачки глаза с поволокою, ресницы длинные!
– говорил он, опять-таки взглядывая на Домну Осиповну, у которой в самом деле были ресницы длинные, глаза с поволокой. Румянец...
– натуральный, вероятно, он предполагал сказать, но остановился.
– Вероятно, во всех странах есть хорошенькие женщины и дурные! выразила свое мнение Домна Осиповна.
– Да!.. Да!
–
Бегушев, сверх обыкновения ничего почти не евший, исподлобья, но беспрерывно взглядывал на Домну Осиповну. Она тоже ничего не кушала и только прихлебывала несколько раз вина из рюмки. Болтовню Янсутского, который перешел уж на неблагопристойные анекдоты, она не слушала и очень часто обращалась с разговорам к сидевшему рядом с ней доктору. Хоть слова ее, почти все долетавшие до Бегушева, были совершенно пустые, но ему и то не понравилось.
Перед жареным, когда на том и другом столе было подано шампанское, Хвостиков наклонился к Бегушеву и шепнул ему:
– Я предложу тост за дам; ты встань, подойди к Домне Осиповне и выпей за ее здоровье!
– Я тебя убью, если ты сделаешь это!
– произнес почти со скрежетом зубов Бегушев.
Граф Хвостиков мысленно пожал плечами: Бегушев ему казался робким мальчишкой... школьником; да и Домна Осиповна была ему странна: когда он говорил с нею в кадрили о Бегушеве или, лучше сказать, объяснял ей, что Бегушев любит ее до сих пор без ума, она слушала его внимательно, но сама не проговорилась ни в одном слове.
К концу ужина Янсутский, как водится, значительно выпил и, забыв, что он не поклонился даже Бегушеву, подошел к нему и, подпершись обеими руками в бока, сказал:
– А мы с вами, Александр Иванович, разве не разопьем бутылочку?
– Нет, не разопьем!
– проговорил тот.
– Почему?
– Я не пью вина!
– отвечал Бегушев.
Янсутский перед тем только видел, что он пил вино.
– Гм!
– произнес язвительно Янсутский и, повернувшись на одной ноге, отправился на прежнее место.
– Шампанского!
– крикнул он.
Домна Осиповна что-то негромко, но строго ему сказала.
– Не могу! Я сегодня в экзальтированном состоянии, - отвечал Янсутский.
Домна Осиповна насмешливо улыбнулась.
– А вам смешно это?
– спросил ее Янсутский.
– Не смешно, а удивляюсь только!
– отвечала, слегка пожимая плечами, Домна Осиповна.
– И мне тоже удивительно, - подхватил злобно Янсутский.
При всем этом разговоре доктор на лице своем не выражал ничего; он даже встал из-за стола и направился к Бегушеву.
– Начали, наконец, и вы немножко развлекаться?
– сказал он ему.
– Если вы находите, что быть в этой духоте и толкотне наслаждение, так, пожалуй, я развлекаюсь!..
– отвечал резко и насмешливо Бегушев: он на доктора еще более злился, чем на Янсутского.
Перехватов после того отошел от него и стал ходить по столовой, встречаясь, здороваясь и перекидываясь словами со множеством своих знакомых.
Домна Осиповна смотрела то на него, то на Бегушева, у которого за столом начался между Долговым и молодым художником горячий спор.