Мещане
Шрифт:
– О будущем Лиза никогда не думала, - подхватил граф, сам-то пуще всего думавший когда-нибудь о будущем.
– Но ваше как здоровье?
– спросил он Домну Осиповну.
– Так себе, ничего!.. Дрязги у меня опять разные начались.
– С кем?
– Семейные!
– Более этого Домна Осиповна ничего не объяснила и сама спросила графа: - Зачем вы в Москву приехали и где живете?
Граф грустно улыбнулся.
– Где ж мне жить, кроме Москвы, а обитаю я у Бегушева, вместе с ним и приехал из Петербурга.
–
– повторила Домна Осиповна не без любопытства.
– У него!.. Его благодеяниями существую... Это такой благородный и добрейший человек!
На это замечание графа Домна Осиповна сделала небольшую гримасу.
– Что он человек благородный, - это может быть, но чтобы добрейший был, не думаю!
– И добрый!.. Его надобно хорошо узнать!
– Я его знала хорошо, но доброты в нем не замечала, - возразила с усмешкою Домна Осиповна и потом, как бы совершенно случайно, присовокупила: - Мне, не помню, кто-то рассказывал, что последнее время он поседел и постарел!
– То и другое есть!.. Страшно хандрит... невероятно.
Домне Осиповне хотелось спросить, о чем именно хандрит Бегушев, однако она удержалась; но когда граф Хвостиков стал было раскланиваться с ней, Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов, которые тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать его о разных пустяках, касающихся Бегушева. Граф из этого ясно понял, что она еще интересуется прежним своим другом, и не преминул начать разглагольствовать на эту тему.
– Бегушев - удивительный человек!.. Натура особенная!.. Не нам, дюжинным людям, чета.
– В чем же это особенность его видна?
– спросила Домна Осиповна.
– Во всем-с! Я, в Петербурге живя, каждый день почти виделся с ним и, замечая, что он страдает и мучится, стал, наконец, усовещевать его: "Как тебе, говорю, не грех роптать на бога: ты у всех в почете... ты богат, и если с тобой бывали неприятные случаи в жизни, то они постигают всех и каждого!" - "И каждый, - говорит он, - принимает эти случаи различно: на одних они нисколько не действуют, а у других почеркивают сразу всю их жизнь!" Согласитесь вы, сказать такую мысль может только человек с байроновски глубокой душой.
Домна Осиповна слушала это, задумчиво глядя на красивые ногти своей руки.
– Словом, человек страдает о прошедшем и оплакивает его!
– заключил граф.
Домна Осиповна на мгновение взяла себя за лоб.
– Очень жаль, если это так! Но только этого прошедшего не воротишь! проговорила она.
– Почему?
– спросил ее граф.
– Так, не воротишь!
– повторила Домна Осиповна и не стала больше ни слова говорить о Бегушеве; но Хвостиков все-таки вынес из этого разговора твердое убеждение, что можно воротить это прошедшее и что он был бы очень рад способствовать тому!
Возвратясь домой и увидев
– Это сестра моя Адель!
– пояснил ему Бегушев.
Граф Хвостиков при этом почему-то сконфузился, но потом сейчас же и поправился.
– Еще одна минута, и я бы догадался, с кем имею честь встретиться, так вы мало изменились!..
– говорил он, беря и целуя руку Аделаиды Ивановны. Извините, я по-старинному...
Старушка сначала тоже не узнала его.
– Граф Хвостиков!
– объяснил и ей Бегушев.
– А, граф Хвостиков!..
– произнесла своим добрым голосом Аделаида Ивановна, не без труда припоминая, что в одну из давнишних зим, когда она жила в Москве, граф довольно часто у ней бывал и даже занял у ней двести рублей, о которых она, по незначительности суммы, никогда бы, разумеется, не решилась ему сказать; но граф, тоже не забывший этого обстоятельства, все-таки счел за лучшее подольститься к старушке.
– Ну, что ваша музыка?
– спросил он.
– Музыка?
– переспросила не без удовольствия Аделаида Ивановна.
– Играю еще... Фортепьян только у меня хороших нет!
– Здесь Вирт превосходный!
– говорил Хвостиков, показывая рукой на стоявший в гостиной рояль.
– Надеюсь, что вы подарите нам несколько ваших волшебных звуков!
– Да, поиграю как-нибудь, - отвечала Аделаида Ивановна, очень довольная любезничаньем графа.
В это время вошла Минодора и доложила ей:
– Ваша Маремьяша прислала сына дьячка сказать вам, что пора домой; затемнеет очень, и вы будете бояться ехать!
– Да, да, пора!..
– заторопилась старушка.
– Но карета готова ли?
– спросил Бегушев.
– Подана-с... у крыльца, - отвечала Минодора.
Аделаида Ивановна расцеловалась с братом и при этом говорила:
– Какова Маремьяша моя? Каково усердие ее?
"Хороша, нечего сказать!" - думал про себя Бегушев, а вслух проговорил Минодоре:
– Адель завтра же переезжает ко мне!.. Скажи ты это Маремьяше этой!
– Скажу-с!
– отвечала та.
Старушка пошла. Граф Хвостиков провожал ее. Она было хотела не позволить ему этого, но он следовал за ней и посадил ее под руку в карету.
В продолжение всего остального вечера граф Хвостиков не решался заговорить с Бегушевым о Домне Осиповне, но за ужином, выпив стакана два красного вина, отважился на то.
– Я сегодня, между прочим, был и даже обедал у Домны Осиповны, которая переехала близехонько сюда, на Никитскую, в свой новый дом.
– Для чего вы так поспешили? Я не знал, что вы такие с ней друзья! заметил Бегушев, немного вспыхнувший от слов графа.
– Мы давно с ней дружны, - отвечал тот, - и я убедился... Впрочем, я не знаю, позволишь ли ты мне быть с тобою совершенно откровенным...