Место назначения неизвестно

Кристи Агата

— Сообщение? Какое?

— Я должна передать вам, чтобы вы были осторожны… предельно осторожны… что вам угрожает опасность… от кого-то по имени Борис.

— Борис? Борис Глидр?

— Вы знаете его?

Он покачал головой:

— Никогда с ним не встречался. Но имя мне знакомо. Борис Глидр — родственник моей первой жены. Я знаю о нем.

— Чем он может быть для вас опасен?

— Что?

Беттертон выглядел рассеянным.

Хилари повторила свой вопрос.

— Ах, это. — Казалось, ему стоило больших трудов вернуться от своих мыслей к реальности. —

Не знаю, чем он может быть опасен именно для меня, но, насколько я его себе представляю, он вообще опасный парень.

— В каком смысле?

— Он один из тех полоумных идеалистов, которые будут счастливы истребить половину человечества, если им по какой-то причине придет в голову, что это пойдет на пользу оставшейся половине.

— Я знаю таких людей, о каких вы говорите.

Она чувствовала, что действительно представляет их себе, и очень ярко. Но откуда столь яркое представление?

— Оливия встречалась с ним? Что он ей сказал?

— Не знаю. Все, что она сказала, — об опасности… Еще она сказала, что не могла поверить.

— Во что поверить?

— Не знаю. — Хилари добавила после некоторого колебания: — Видите ли, она умирала…

Судорога боли исказила его лицо.

— Со временем я привыкну, что ее уже нет. Сейчас мне пока еще трудно осознать… Но меня озадачивает Борис. Как он может быть опасен для меня здесь? Если он встречался с Оливией, то, значит, он приезжал в Лондон, я полагаю?

— Он был в Лондоне, да.

— Тогда просто не понимаю… А, какое это имеет значение! Что, к черту, вообще имеет значение? Мы застряли здесь, в этой проклятой Организации, окруженные толпой бесчеловечных роботов!

— Именно так и я их себе представляю.

— И мы не можем выбраться отсюда. — Он обрушил кулак на бетонный парапет. — Мы не можем выбраться отсюда!

— Нет, можем, — сказала Хилари.

Он развернулся и с удивлением уставился на нее:

— Что вы, черт побери, имеете в виду?

— Мы найдем способ, — ответила Хилари.

— Дорогая моя девочка, — он скорбно усмехнулся. — Вы не имеете ни малейшего представления, кто здесь противостоит вам!

— Во время войны люди выбирались из более безнадежных мест, — упрямо возразила Хилари. Она не собиралась предаваться отчаянию. — Они рыли подземные ходы или еще что-нибудь придумывали.

— Вы собираетесь рыть подземный ход в скале?

И куда? Вокруг нас одна пустыня!

— Тогда нам придется «придумать что-нибудь еще».

Он посмотрел на нее. Она самоуверенно улыбнулась, и в ее улыбке виделось скорее упрямство, чем искренность.

— Вы удивительная девушка! Вы говорите так, будто абсолютно уверены в себе.

— Из любого положения есть выход. Конечно, нам потребуется время и четкий план действий.

Его лицо опять помрачнело.

— Время, — повторил он. — Время… Вот его-то у меня и нет.

— Почему?

— Не знаю, сможете ли вы правильно меня понять… Дело вот в чем. Я не могу… выполнять свою работу.

— Что вы хотите сказать?

— Как бы мне выразиться? Я не могу работать.

Я не могу думать. Главное в моей работе —

умение сосредоточиться, сконцентрироваться. Она в основном… ну… творческая. А после приезда сюда я утратил побудительные мотивы. Все, что я могу сейчас делать, — это хорошая, добротная халтура. То, что в состоянии выполнить любой грошовый экспериментатор. Но не для того они меня сюда привезли. Им нужна незаурядная работа, а незаурядную работу я сейчас делать не в состоянии. А чем более нервным и запуганным становлюсь, тем меньше подхожу для того, чтобы произвести что-нибудь стоящее. И это просто сводит меня с ума, понимаете?

Да, теперь она понимала. Она вспомнила замечание доктора Рубека о примадоннах и ученых.

— Если я не в состоянии выполнять взятые на себя обязательства, что, по-вашему, предпримет эта компания? Они прикончат меня.

— О нет!

— О да! Еще как! Здесь долго не сентиментальничают. Что до сих пор спасало меня, так это пластическая операция. Видите ли, ее делали понемножку, не торопясь. И естественно, от человека, которому постоянно делают мелкие операции, трудно ждать сосредоточенности. Но теперь все операции уже позади.

— Зачем их вообще делали? Какой смысл?

— Для безопасности! Моей безопасности, я имею в виду. Эти операции делают, когда… Когда человека разыскивает полиция.

— Вас разыскивает полиция?

— Конечно, а вы разве не знали? Хотя, думаю, они не стали бы афишировать этот факт в газетах. Может, даже Оливия не знала. Но тем не менее я в розыске.

— Вы хотите сказать, за… измену, так, кажется, это называется? Вы продали им атомные секреты?

Он старался не встречаться с ней глазами.

— Ничего я не продавал. Просто рассказал все, что знал о наших технологических процессах… рассказал обо всем без принуждения. Если вы сможете мне поверить, я сам искренне хотел рассказать! Это была часть всего плана — создание общего фонда научных знаний. Можете ли вы понять?

Она могла понять. Она могла понять Энди Питерса, делающего то же самое. Она могла представить себе Эрикссона с его фанатичными глазами мечтателя, предающего свою страну с возвышенной восторженностью.

И все же ей трудно было представить Тома Беттертона делающим это… И тут внезапно она поняла, что причина — в разнице между Беттертоном прежним, несколько месяцев назад приехавшим сюда полным рвения и энтузиазма, и теперешним Беттертоном, нервным, разбитым, спущенным с облаков на землю, обычным смертельно напуганным человеком.

В тот момент когда ей открылась такая логика, Беттертон нервно огляделся по сторонам и сказал:

— Все уже разошлись. Нам лучше…

Она встала.

— Ничего, все в порядке. Они подумают, что наши беседы во время прогулки вполне естественны… при данных обстоятельствах.

Испытывая неловкость, он произнес:

— Нам придется продолжать это… Я хочу сказать, вам придется продолжать быть… моей женой.

— Конечно.

— И нам придется жить в одной комнате и все такое. Но все будет в порядке. Я имею в виду, вам не нужно бояться, что… — Он смущенно замолчал.