Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!..
Шрифт:
Шурупов даже хотел было крикнуть "Ура!", но бегло окинув опытным взглядом хоть и внешне приветливые, но внутренне заметно озабоченные лица соседей благоразумно решил воздержаться до лучших времён, ради которых собственно постоянно впрягался со своими соратниками по движению "За Родину и Сталина" в крайне тяжёлый хомут борьбы за всеобщую справедливость.
– Ну, и мы пойдём... надо это дело очень внимательно вспрыснуть, может, братцы, последние деньки на родной землице гуляем, - грустно обратился, бывалый Егорыч к своим неразлучным двум третям. И, одолжившись в связи с чрезвычайными обстоятельствами суммарно очередной сотней рублей у расчувствовавшихся пенсионерок, они, составив собою своеобразную траурную
Однако не все участники стихийного собрания дождались его окончания. К уже упомянутой Зинаиде Ильиничне, безвольно гонимой, как на расстрел, сериалом, стараясь не привлекать к себе внимания бурлящего общества, потихонечку ретировалась также и Агнесса Моисеевна. Но движима она была не тягой к сомнительному телевизионному искусству, а исключительно корыстными мотивами. Абсолютно не веря в способность простых людей организованно отстаивать свои интересы перед железобетонной властью, она, не долго думая, решила как можно быстрее известить мужа о свалившимся на них ожидаемом счастье в виде новой потенциально двухкомнатной квартиры. Дабы максимально быстро собрав нужные документы, - первой явится в Департамент, что бы любыми способами добиться лучшего смотрового ордера. Операция с недвижимостью сулила им очень хорошие барыши от всего лишь год назад задёшево купленных двух комнат, в которых, какими-то окольными путями они успели прописать ещё и дедушку Фрунзика, который, к слову, за всю свою традиционно долгую кавказскую жизнь ни разу не покидал пределов солнечной Армении. Детей же у предприимчивой парочки не было.
Тем не менее, как ни старалась Стуканян остаться незамеченной, её манёвр не ускользнул от цепкого взгляда слывшей промеж соседями склочницей - Трындычихи, а по паспорту - Клавдии Ивановны Сорокиной. Она всем сердцем, почуяла неладное, ибо с детства помнила, как в первые часы войны с прилавков начали повально исчезать соль, спички и мыло. Будучи практичной и ещё в здравом уме пенсионеркой, даже, несмотря на солидарность с благородным планом Шурупова, имея твёрдый, хотя и заносчивый характер, а также пусть и местечковый, но - патриотизм, она быстро смекнула, что лучше реальная синица в Южном Бутово, чем журавль в Лефортово. И едва сдерживая себя от того, что бы не предать гласности, побег Агнессы, также, стараясь быть не замеченной собранием, тихо шмыгнула мышкой домой, дабы дозвонится до дочери и внука.
Впрочем, как было сказано выше, по чёткой команде начальника Штаба, минут через пять суетливо разбежались, озабоченные новыми обстоятельствами жизни и все остальные, вследствие чего местная АТС начала медленно, но уверенно зависать, от шквала нахлынувших на её видавшие виды реле эмоциональных звонков абонентов. (Мобильная связь ещё только начинала в России свой феерический марш-бросок по вытеснению на обочину истории человечества проводной связи). И, чуть позже, не выдержав истового напора, телефонная подстанция Лефортово ожидаемо вырубилась, приказав долго жить своему в прах сгоревшему трансформатору.
Но, что бы сенсационная информационная волна поставила на уши родных и близких, средь бела дня разбросанных работой и иными делами по всей Москве и даже за её пределами вполне хватило и этого относительно краткого промежутка времени. И уже спустя полчаса к дому, как в сливную яму, начали стекаться первые, переполненные страхами и надеждами ручейки прошедшего новостного дождя, в виде означенных родственников и знакомых, включая и совершенно далёких. Одним словом, помимо внешней накалённой солнцем атмосферы на взбудораженных жильцов накладывалась не менее горячая - внутренняя, и закономерно ожидавшаяся прохлада наступающего вечера вызывала большие сомнения в рамках уютного
Глава 9
Войдя с улицы в свой двор, даже, несмотря на то, что Уклейкин был глубоко поглощён своими мыслями, ему сразу же бросилось в глаза непривычная суета жильцов и их чрезмерно напряжённые лица. Все шушукались, сбивались в кучки и тут же рассыпались, носились с какими-то бумагами и жестикулировали о чём-то друг другу на ходу. А у крайнего подъезда в фургон даже загружалась какая-то мебель. В общей суете его никто не заметил и он спокойно, ни сном, ни духом, ни о чём, не ведая, поднялся на второй этаж в квартиру. Входная дверь в коммуналку была открыта настежь, а на кухне за своим обеденным столом заваленный исписанными листами, пыхтел Василий Петрович, как лет сто назад в Финском заливе на пеньке у шалаша Ильич.
– А это ты, Володя, не посадили, значит?
– бросил он мельком, даже не обернувшись, узнав соседа по его характерной, вразвалочку походке.
– Да с чего вдруг - умоются...
– неожиданно для себя зло и не без чувства собственного достоинства отрезал Уклейкин, - вот только подписку о невыезде вручили.
– Вот и замечательно, давай тогда подключайся - тебя тоже в штаб выбрали, а времени в обрез, - как ни в чём не бывало, продолжал он.
– Куда, зачем, в какой штаб, ты, Петрович, о чём вообще?
– напрягся Володя, сердцем предвкушая что-то из ряда вон выходящее косвенными признаками, которого были: военный термин, излишняя суета жильцов во дворе и пока непонятное его, Уклейкина, к этому причастие.
– А ты что ничего не знаешь?!
– наконец обернулся Шурупов, сняв очки и недоумённо выстрелив, тут же расширившимися до неестественных размеров, зрачками в Уклейкина.
– Н...нет, - отрывисто вырвалось из его пересохшей от волнения глотки Володи, и он инстинктивно сделал шаг назад от неистового напора в виде исходящей из ветерана, едва не искрящейся энергии неизвестности.
– Наш дом расселяют...
– выдержав тяжёлую паузу прикуриванием папиросы, как завещал великий Станиславский, отчётливо и неспешно процедил Шурупов сквозь стиснутые внутренней злобой стальные зубы, - причём срочно...
– Как это?!
– заколотилось сердце Уклейкина в том сладостном ритме, когда лелеемая долгими годами призрачная надежда, вдруг обретает конкретные, осязаемые формы; кроме того, он на всю жизнь запомнил слова родителей, которые они украдкой от него, с грустью, тяжело вздыхая и с угасающей со временем надеждой, часто произносили, говоря о коммунальном бытие: "Господи, помоги ему, может хоть Володенька наш, когда-нибудь поживёт по-человечески в отдельной квартире...".
– А вот так это!
– как бы, передразнивая Володю с едва уловимым раздражением разводя руками и нарочито вежливо склоняя голову, словно в реверансе, но также сидя на табуретке, ответил Шурупов, - уже ордера, ироды, смотровые раздают....
– То-то я смотрю все по двору, как угорелые, носятся: ну, наконец-то и до нас добрались, - естественно реагируя на сногсшибательную новость, облегчённо выдохнул Володя, тут же представивший себе новенькую, тихую однокомнатную квартиру; и, лишь, где-то на обочине заполненного счастьем сознания, немного, удивляясь, странной и неадекватной моменту хмурости дяди Васи.
– Рано радуешься, Володенька, - лучше угадай с трёх раз: куда наши верхние благодетели хотят нас переселить?
– с издёвкой, впрочем, обращённой не к Володе, прищурился в упор на мгновенно растерявшегося соседа, чудесное было настроение которого, начало убывать на глазах.