Мэвр
Шрифт:
Нельзя точно сказать: уехал мобилус или ещё не приходил. По часам выходит, что уже минуту как должен стоять, но пассажиры толкутся на обозначенном литым знаком пяточке и посматривают влево. Похоже, задерживается.
«Вот и славно», — думает Юдей, пристраиваясь в конец очереди. Общая нервозность, словно вирус, перекидывается и на неё. Опоздания для Юдей — грубый акт неуважения. Первый учебный день, да ещё и у первого курса, а значит полная аудитория незнакомцев в шестьдесят человек. Она часто корит себя за то, что не может, как другие преподаватели, относится к студентам
«Всё будет хорошо, — думает она, — сейчас он придёт, ты сядешь и уже через пятнадцать минут будешь на месте. А там — всего-ничего».
Много раз декан исторического факультета предлагал ей воспользоваться служебным мобилем. Университет содержит целый парк машин и предоставляет их, вместе с водителями, профессорам совершенно безвозмездно.
«Опоздаю — сегодня же пойду и попрошу мобиль», — в который уже раз обещает себе Юдей. Чтобы как-то отвлечься, она исподтишка разглядывает людей перед собой: джентльмен с газетой и сухонькая старушка прямиком из прошлого века. Мужчина, зачем-то, надел толстые кожанные перчатки, хотя до настоящего мороза ещё далеко. А от пожилой дамы, несмотря на строгий вид, ощутимо пахнет сладкими, девчоночьими духами, от которых чешется в носу и вспоминается знойный летний день.
Вдруг, сквозь деревянный скрип, стук и шуршание колёс, к ушам Юдей прорывается кашляющий говорок мобилуса. Их конструкция оставляет желать лучшего, потому рессоры быстро приходят в негодность и появляется звук, похожий на стыдливое буханье простуженного театрального зрителя. Юдей прислушивается.
Мобилус показывается вдалеке, — тёмное прямоугольное пятно, напоминающее могильный камень, — и медленно выплывает на остановку. Двери со скрипом открываются, изнутри пахнет тёплым воздухом.
— Кудрявая улица! — гаркает кондуктор и подаёт старушке, которую джентльмен пропустил вперёд, руку. Та испуганно вскидывает голову, робко вкладывает хрупкую ладонь в огромную лапу и даёт втянуть себя в салон. Мужчина с газетой бросает заинтересованный взгляд на Юдей, но быстро меняется в лице, грубо заступает ей дорогу и вспрыгивает на ступеньку. Возможно, виной тому торопливость или внезапное осознание, что рядом сапранжи, но джентльмен поскальзывается, и с громким стуком оседает на левое колено. Юдей хочет помочь, но мужчина отталкивает смуглую руку, поднимается, с достоинством отряхивает брюки и заходит внутрь. Та ещё глупость, но что поделать, если в обитателях Вольного города так сильны предрассудки? Юдей пожимает плечами и заходит следом.
Тут же появляется кондуктор, здоровенный, не подходящий этому месту и этой должности. Само собой складывается ощущение, что его выдернули с военной службы, где он заведовал складом или кухней, и поместили сюда за какую-то страшно глупую, смешную провинность. Он хмуро осматривает вошедшую с головы до ног и требует плату. Юдей улыбается и протягивает заранее подготовленную купюру.
— Крупные, как же… — слышит она полу-шёпот кондуктора. Мешочек с монетами презрительно лязгает монетами.
— Спасибо, —
«Будь я на твоём месте, — сетовала Кашива, — взяла бы мобиль и не мучалась. Удобно, быстро и никто не пристаёт. Чего ты стесняешься?»
Юдей уходила от ответа и продолжала ездить на общественных мобилусах, регулярно нарываясь на такое вот тупое, как пробка, бытовое хамство. Порой Морав думала бросить всё и податься в Западную Великую империю или уехать на Острова, вот только никак не могла придумать, чем она там будет заниматься. Опять преподавать? Работать на земле? Поступит к кому-нибудь в свои двадцать восемь в подмастерья?
«Как будто только здесь я ещё чего-то стою?»
Дорога занимает чуть больше времени, чем обычно. Аширский мост, соединяющий Мраморную дорогу и Кричащий остров, запрудили мобили и повозки всех мастей, водитель мобилуса, не торопясь, пробирается сквозь толчею, а по салону бродят ворчание и зубовный скрежет. Юдей с удовольствием присоединилась бы ко всеобщему недовольству, но не хочет лишний раз привлекать к себе внимания и только поглядывает взволнованно на часы.
«Давай, давай, давай!»
В конце концов, мобилус переправляется на другой берег, в окнах мелькают посольства, нависает над дорогой муниципалитет. Однажды Юдей довелось побывать на приёме, устроенном канцлером Вазером Ханевелом в честь Нового года, и она обнаружила разительное несоответствие фасада и содержания. Интерьер резиденции составляли белый мрамор, благородное красное дерево и серебро, выражая умеренность в украшениях и чрезмерность в светильниках, торшерах и люстрах, что плохо соотносилось с суровым каменным «лицом» муниципалитета.
«Сколько далака они тратят в год?» — подумала тогда Юдей, и даже по примерным прикидкам выходила какая-то пугающая цифра.
Мобилус нагоняет график, пропустив сразу две остановки, на которых никто не входит и не выходит. Это вполне могло стоить водителю и кондуктору работы, но только если бы кто-нибудь подал официальную жалобу в департамент управления транспортом, но таких в салоне нет. Негласный договор между пассажирами и водителями был заключён ещё на заре создания сети общественного транспорта, и продолжает действовать по сей день.
Выбравшись из мобилуса у главных ворот Университета, Юдей срывается на бег. Лестница Истины, часто используемая студентами в теплые деньки как место отдыха, пустует. Она опоясывает выключенный по случаю приближающихся морозов фонтан и ныряет в широкую арку коридора к Центральному двору. Будь у Юдей хоть немного времени, она бы не отказала себе в прогулке по Главному парку, но теперь каждая секунда на счету: ступени остаются за спиной, тень, лишь отдалённо напоминающая профессора Морав, ныряет в крошечную дверцу, чтобы через доли секунды возникнуть в коридоре между Главным корпусом и Южным крылом.