Мэвр
Шрифт:
— Кто вы? — спрашивает Юдей. — Где я? Что это?!
Всё тело пациентки перехвачено широкими кожаными ремнями. Изнутри они подбиты войлоком, потому кожу не натирают, хотя затянуты туго.
— Давайте по-порядку, хорошо? — предлагает медсестра, мягко улыбаясь. — Вы были сильно ранены и вас доставили в госпиталь. Некоторое время вы пробыли без сознания. Ремни нужны на случай дискинезии. Теперь я задам несколько вопросов. Как вас зовут? Какой сейчас год?
— Госпиталь? Что за госпиталь?! Мы… как я сюда попала?! Отвяжите меня!
Юдей дёргается один
— У вас… у вас могут быть провалы в памяти. Я позову доктора, как только мы закончим. Пожалуйста, скажите как вас зовут.
— Юдей, — чеканит пациентка, но запинается на фамилии. — М… К… Монраф?
Разворошённая дикарями библиотека — вот чем обращается память женщины, привязанной к кушетке. Привыкший к порядку мозг вслепую шарит в горах воспоминаний, пытаясь выудить ответы на вопросы.
— Я не помню год, — шепчет Юдей и на глазах появляются слёзы. — Я не помню какой сейчас год! Пожалуйста, отвяжите меня. Отпустите домой. Я никому не скажу, что была здесь.
— Гэвэрэт Морав, прошу вас, — медсестра садится на кровать, берёт ладонь пациентки в свою, — успокойтесь. Вам не нужно бояться, всё позади. Память обязательно восстановится. Амнезия и спутанность — самые безобидные последствия операции. Сейчас тысяча девятьсот десятый. Что последнее вы помните?
Всплывающие в голове картины иногда чёткие, а иногда размытые, но Юдей не может сказать, где реальность, а где попытка заменить утраченное выдумкой. Она отчётливо помнит замок в горах, на удивление хорошо сохранившийся, и, вместе с тем, смутно припоминает тёмно-бежевый фасад с массивной лестницей, обрамляющей фонтан. Что из этого Университет, а что — Унтаглейская крепость Юдей сказать не может.
— Что со мной случилось? — звенящим голосом спрашивает она. — Я упала? Поранилась? У меня сильно болит рука. И что это за госпиталь?
Юдей старается говорить спокойно, но истерика прорывается наружу непрошенными модуляциями голоса.
— На вас напали, — отвечает медсестра. — Помните?
— Я…
Паук прыгает на Юдей из глубин памяти. Она резко дёргается. Рука вспыхивает новым приступом боли.
«Ч… что?»
Теперь силуэт чудовища подстерегает её в каждой мысли, в каждом случайном образе, возникающем в голове. Он селится на периферии сознания и не вступает в круг света, который сделал бы его реальным, но незримо преследует носительницу. Ей хочется проверить, не спряталась ли тварь под кроватью.
— Паук…
— Мы называем их кизеримами, — говорит сестра, и по её вмиг округлившимся глазам Юдей понимает, что услышала то, чего не должна была слышать. Медсестра убирает руку, встаёт, поправляет юбку и делает шаг в сторону двери.
— Как? Кизеримы? Это какой-то новый вид…
— Простите, — резко прерывает пациентку сестра. — Я не должна была вам этого говорить. Забудьте.
— Что это значит?! — Юдей не хочет держать себя в руках. — Почему
— Гэвэрэт Морав, пожалуйста.
— Мне плохо. Я задыхаюсь. Выведите меня на улицу. Пожалуйста. Мне нужен свежий воздух.
— Гэвэрэт Морав, успокойтесь…
— Выпустите меня отсюда!
Юдей напрягает все мышцы, как вдруг понимает, что едва может пошевелить пальцем на руке. Это не паралич — полное бессилие. Злые слёзы текут по щекам, рот кривится беззвучным криком. Паника и гнев вытесняют сознательные импульсы и она продолжает тянуть ремни, то ли пытаясь порвать их, то ли надеясь, что они исчезнут сами собой.
«В ловушке! В ловушке!» — повторяет про себя Юдей, а в это время медсестра судорожно готовит инъекцию. Руки трясутся, игла бьётся о стенки ампулы с белёсой жидкостью. Профессионализм оставляет сестру, она вновь чувствует себя юной девушкой, которая пришла в Городскую больницу наниматься на работу. Кровь, грязь, крики. Сочувствие смешанное с цинизмом один к одному.
Подготовив шприц, медсестра оборачивается и встречается с Юдей взглядом. Для женщины, которая пришла в себя после трансформации и почти месячной комы, в ней слишком много энергии.
«Обманывала нас? Всё это время?» — думает сестра, делая шаг вперёд. Пациентка скована, едва шевелится, но медсестра всё равно боится, что та каким-нибудь образом освободиться и бросится на неё. Всё внутри говорит отложить шприц и бежать, бежать как можно дальше, из госпиталя, лаборатории, а может быть — и города, потому что злобный взгляд обещает ей самую мучительную смерть из всех возможных.
Пересилив себя, сестра подходит к кровати и заносит иглу.
— Не смей, — шипит Юдей. Медсестра замирает. Голос чужой, нечеловеческий. Как будто говорит кто-то, для кого речь и язык — новый, способ общения. Медсестра никогда не испытывала ничего подобного. Чистый первобытный ужас.
— Я…
— Замрите, — произносит кто-то за её спиной. Женщина вскрикивает, роняет шприц и он, громко звякнув о металлический поручень кровати, падает на пол. Осколки брызжут во все стороны, несколько хрустят под каблуками туфель, когда медсестра разворачивается. Тень у двери палаты обезличивает высокую массивную фигуру, но сестра и так знает, кто это.
— Мар Оумер, я…
— Ничего страшного. Кажется, мар доктор звал вас.
— Д… да.
— Всего доброго, — чуть слышно произносит мар Оумер. Дверь за пулей выскочившей медсестрой закрывается. Щёлкает дверной замок.
— Что ж, гэвэрэт Морав, позвольте представиться. Хэш Оумер.
Женщина на кушетке цепенеет. Она смотрит на тёмную фигуру и пытается по голосу представить себе того, кто сейчас выйдет к ней. Отдельные детали, вроде тяжёлого квадратного подбородка или массивных бровей никак не удаётся собрать в более-менее общую картину.
— Я…
— Вам тяжело говорить?
— Что?
— Вам тяжело говорить? — повторяет мар Оумер медленнее.
— Нет.
— Хорошо. Хотите пить?
Юдей глубоко вздыхает, прислушивается к себе.