Мэвр
Шрифт:
— Мы займём оборону вот здесь, — команда переходит к столу, на котором разложена карта. Юдей слушает, проговаривает слова Резы про себя, но в этих наборах звуков просто нет смысла, они превратились в какую-то тарабарщину, лишь по чудесному стечению обстоятельств похожую на известный язык. Хак и Реза тихо и быстро спорят, поочерёдно водя пальцами по карте, Хэш смотрит в одну точку и переступает с ноги на ногу, а Юдей думает о том, как бы ей сбежать.
«Мало людей, много кизеримов. Им просто некогда будет меня ловить, — размышляет она. — А когда они освободятся, я уже буду на корабле, далеко отсюда. Или в поезде».
Совесть молчит, будто ей не дали слова на оперативном совете. Ибтахины расходятся по назначенным
— Юдей, остаёшься сторожить штаб, — говорит Хак, подойдя к ней почти вплотную. — Успокойся. Всего лишь бой. Ещё один. Ты знаешь противника, знаешь, что нужно делать. Не высовывайся, но и не бойся действовать. Ты — готова.
Юдей смотрит в глаза наставницы и кивает. Она кивает в ответ. Юдей не глупа, понимает, что Хак ободряет её перед тяжёлой и опасной работой, пытается настроить на совсем другой лад, нежели тот, что читается во взгляде молодой охотницы, в том, как она держит кханит и шарит глазами по выходам из-под навеса. Хак ещё несколько секунд пристально её изучает, затем кладёт руку на плечо и стискивает. Больно, но без злобы. Юдей вспоминает отца.
Хак оставляет ученицу, подходит к Хэшу и кивает ему в сторону выхода. Они не говорят, не обмениваются взглядами. Двое охотников выходят из-под навеса и Юдей провожает их до конуса света, обронённого на грязную мостовую одиноким фонарём.
Пожилая охотница прихрамывает.
>>>
Стоит фюрестерам покинуть штаб, и решимость, что вселила в Юдей Хак, идёт трещинами, вчерашней ученице приходится отбиваться от назойливых мыслей о побеге. Она пытается отвлечься и смотрит на то, как готовится Реза: проверяет тцаркан и то, легко ли выходит из ножен большой широкий нож. Он деловит и внешне спокоен. Закончив приготовления, ибтахин переходит к вычислительной машине, смотрит на самую большую пластину. Юдей видит в ней только кучу шестерёнок, но для Резы движения множества переключателей имеет смысл.
— Началось, — говорит он. Юдей вздрагивает и смотрит в ту сторону, куда ушли Хэш и Хак.
«Сейчас! Беги!» — требует страх, и будь она одна, возможно, побежала бы. Но рядом Реза. Он не отрывает глаз от пластины и Юдей остро хочется увидеть в её точных рисунках хоть какой-то смысл, а ещё — заняться сексом. Она вспоминает то, что случилось на полигоне, в паху становится жарко и интенсивность этого чувства бьёт по охотнице сильнее, чем страх. Юдей отворачивается, чтобы ненароком не столкнуться взглядом с Резой. Вряд ли он что-то в ней разглядит, но пока есть хотя бы крохотный шанс выдать себя…
Звук, доносящийся откуда-то из-за спины, не привлекает внимания, да она его почти и не слышит, утонув в постыдных мыслях. Шорох напоминает о крысах. Лишь странный запах, которого не должно быть, заставляет Юдей сосредоточиться, она оборачивается и видит, как Реза направляет на неё тцаркан и жмёт на курок. Надсадный визг и ярко-голубая вспышка глушат и ослепляют женщину, она инстинктивно подаётся вперёд и перекатом уходит влево. Возможно, это делает даже не она, а паук, временно перехвативший управление. Юдей быстро приходит в себя, вскакивает и поворачивается на каблуках с кханитом наперевес.
Огромная тварь, метра три высотой, стоит у западного входа под навес. Она напоминает гигантского чёрного богомола. Панцирь поблескивает в лучах фонаря. Треугольная голова резко двигается из стороны в сторону, а гигантские клешни покачиваются вверх-вниз. На левой остался след от выстрела, но похож он на жалкую царапину. Кизерим замирает, изучая Резу, хотя Юдей знает, что для чудовища она привлекательнее. Просто ибтахин выстрелил и представляет опасность.
Пауза ратсягивается до маленькой вечности. Она успевает
«Аналог. Модифицированное тело», — делает она короткие заметки, продумывая тактику. Понятно, почему тцаркан почти не ранил кизерима — эвецит. Этот мэврианский минерал рассеивает электричество. Уязвимыми точками выглядят красные буркалы глаз и раздутое белёсое брюшко, но до них ещё нужно добраться.
Всю работу мозг проделывает сам. Более того, он начинает строить план атаки, как будто Юдей собирается сражаться с богомолом.
«Отвести подальше, вывести из боя Резу, — говорит кто-то чужой в её голове. — Найти площадку, небольшую, чтобы тварь не разошлась, но и не маленькую, чтобы осталось пространство для манёвра. Сконцентрироваться на глазах, после опрокинуть и вспороть брюхо. Опасные места — клешни, лапы, возможно — хвост…»
«Но я не…» — успевает подумать Юдей, прежде чем, издав резкий высокий клёкот, богомол бросается под тент. Он метит в Резу, но охотница прыгает наперерез, в воздухе трансформируя набойку снизу в наконечник и выставляя его вперёд. Силы, конечно, не хватает, лезвие скользит по эвециту, оставляя длинную царапину, но зато кизериму приходится менять траекторию, уворачиваться. Юдей прекрасно знает, что лимфа в её кровотоке притягивает кизерима куда больше «пустого» человека, потому чудовище с готовностью переключается на неё с радостным гуканьем.
— Уходи! — кричит Юдей Резе, принимая удар клешни на кханит. Сила богомола чудовищна: женщину отбрасывает в борт мобиля и она вскрикивает вместе с жалобно скрипнувшим металлом. Реза что-то кричит и кизерим поворачивается к нему.
— Уходи, идиот! — кричит Юдей сквозь слёзы и красную пелену, пульсирующую в глазах. Толком не придя в себя, она выхватывает тцаркан и стреляет в затылок богомола, но отдача так дёргает руку, что заряд уходит в небо, пробивает навес и оставляет после себя неровную дыру с обугленными краями. Это привлекает тварь. Разворачиваясь, она крушит под собой всё, включая вычислительную машину, ящики и мешки. Скрежет стоит страшный. Юдей встаёт, опирается на копьё, смотрит в сторону Резы и повторяет приказ уже беззвучно. Богомол вытягивает клешню и пытается подсечь наглую добычу, но охотница легко уворачивается и ещё раз бьёт копьём, но теперь в правую клешню. Кизерим издаёт боевой клич, размахивает клешнями, нанося резкие удары, и делает это настолько быстро, что ибтахин, выбежавший из-под тента и наблюдающий за боем, видит лишь размытые контуры. Но Юдей отбивается, сама того не ведая прыгает на ступеньку выше человеческих возможностей, сама обращается в пятно, двигающееся слишком быстро для стороннего наблюдателя. Она погружается в бой, становится необходимым придатком к кханиту, полностью избавляется от своей личности. Движения, казавшиеся раньше чепухой и непонятной прихотью Хак, вбитые в мышцы, кости и нервы изнурительными тренировками, приходят сами собой — Юдей не задумывается, куда поставить ногу или как согнуть кисть. За сорок секунд мелькания клешней и копья, она даже не замечает, как применяет всё, чему её научили. К сожалению, этого мало. Охотница замечает, что безумный темп выматывает её слишком быстро. Нужна передышка, и место для манёвра. Отбив очередной выпад, она, вместо того, чтобы отступать, скользит вперёд, прямо под опускающийся молот тяжёлой конечности, соскальзывает с борта мобиля под брюхо богомола и пытается проткнуть его. Кизерим отпрыгивает назад и цепляет шесты, на которых держится навес. Кусок ткани опускается на него, чудовище в исступлении брыкается и размахивает клешнями, запутывается, но, в конце концов, рвёт его в мелкие клочки. К тому времени, когда кизерим выбирается из западни, Юдей замирает в начале крохотного перешейка к широкому проспекту и вновь стреляет из тцаркана. Богомол бросается в погоню.