Мэвр
Шрифт:
Панцирь на голове шершавый и очень холодный. Красные буркалы открыты, но смотрят вниз. Кизерим подставляет Хэшу шею так, будто пресмыкается перед ним.
«Он… боится!»
Осторожно, чтобы не утонуть в чужом сознании, Хэш переключается на поток ощущений, идущих от хануала. Страх не правильное слово — кизерим в ужасе. Он ощущает присутствие микнетава по возмущению ментального поля и стоит неподвижно. Хэш пытается заглянуть в прошлое существа, но натыкается на что-то вроде стены, которую нельзя обойти или сломать.
«Ладно».
Охотник знает, что ему нужно делать. Мысль оставляет след в пространстве и существо дёргает клешнями, но тут же
«Так я не защитник? Палач?» — думает гигант, перебирая те немногие воспоминания существа, которые ему открыты. Проход через кхалон остаётся в памяти животного мутной чередой картинок, а первый час в Хаоламе — агонией и ужасом. Море неизвестных запахов почти свели его с ума, к тому же, во время перехода, он потерял свою стаю и пытался их найти. В Тебон Нуо они делали это через лимфу, но здесь связь распалась и ему оставалось только бродить в одиночестве в поисках сородичей и пищи.
Хэш с удивлением понимает, что в его глазах стоят слёзы. Конечно, он может сохранить ему жизнь, но тогда кизерим станет ещё одной подопытной крысой для СЛИМа, а разве это жизнь? Клетка и бесконечные эксперименты.
«Ты же так живёшь», — говорит голос внутри охотника. Он закрывает глаза и жмёт на курок.
Тцаркан визжит намного громче, чем ожидал Хэш. Голубая вспышка, облако жара в лицо. Задние лапы кизерима подкашиваются и туша падает на мостовую с тяжёлым стуком.
Охотник поздно уводит хануал. Ментальный щуп передаёт всё, что испытывает кизерим. Дикую вспышку боли и черноту. Но больше всего Хэша поражают тёмные, налитые багрянцем глаза, которые остаются на том месте где раньше было сознание кизерима. Они будто метка тлеют ещё некоторое время.
Хэш стоит, покачиваясь, облитый оранжевым светом уличного фонаря. Вдруг воздух сотрясает крик и охотник резко поворачивается на звук.
«Что это было?» — думает он. Отзвук крика гуляет по пустынным улицам, огороженным ибтахинами. Поднимаясь в воздух, он медленно тает и ввергает душу Хэша в пучину смятения.
Он пользуется хануалом, отпускает его настолько далеко, насколько возможно, но ничего не чувствует. Слишком далеко. Нужно сделать выбор, но Хэшу не хватает информации. Кто? Хэш или Юдей.
Крик мог принадлежать Юдей, потому что кизеримы напали на штаб, и она не справляется. Или это Хак, столкнувшаяся с таким врагом, который ей не по зубам. Она не любит это признавать, но Хэш догадывается, что его названной матери тяжело даются охоты. Она крепкий орешек, но даже человеческое тело, сдобренное лимфой, ослабевает, вырабатывая жизненный потенциал. А вообще, кричать могла и самая обычная женщина, выглянувшая в окно и увидевшая тварей, которые и в кошмарном сне не привидятся.
«Решай!» — приказывает себе Хэш. Его тянет к Юдей, да и логика подсказывает, что у неё меньше опыта и для неё бой опаснее, чем для Хак.
Прежде чем убрать тцаркан в кобуру, Хэш достаёт две капсулы и бросает ему в пасть. Тот радостно хрумкает, а когда начинается реакция, светится изнутри, тоненько повизгивая от удовольствия.
Закончив подготовку, Хэш поднимает голову, принюхивается, и ему кажется, что в воздушной смеси, привычной для Мохнатого угла, появляется новый ингредиент.
>>>
Разделившись с Хэшем, Хак ныряет в узкие улочки, которые в Мохнатом городе, зачастую, не имеют даже названий. Они образовались сами собой, при строительстве, меж двух неплотно прилегающих
Часто обитатели улиц и становятся первыми жертвами кизеримов. Когда пребывает СЛИМ, от них либо совсем ничего не остаётся, либо чудовищно искалеченные останки. Твари поразительно эффективны, и даже если не сжирают человека сразу, то особым образом «запасают пищу впрок», от чего новичков среди тцоланимов и ибтахивно постоянно выворачивает, и можно только порадоваться за тех, кто успевает снять защитную маску.
Хак и сама до конца не осознаёт, почему её так волнует судьба бездомных. Сама она происходит из хорошей семьи и является единственной наследницей крупного состояния, которое растёт год от года. Её отец, большой промышленник, чьи заводы поныне обеспечивают все безумные идеи инженеров СЛИМа, с презрением относился к тем, кто смирялся с нищетой и привыкал спать на улице и побираться. Каждый раз завидев такого неподалёку от своего предприятия или дома, он с громким криком бросался к нему и прогонял, бросая в спину проклятья и оскорбления.
— Папа, но почему ты не предложишь им работу? Может быть тогда они смогут найти себе дом? — спрашивала десятилетняя Хак, не раз и не два становившаяся свидетелем подобных сцен.
— Они конченные люди, радость моя, — отвечал отец, всё ещё красный после односторонней перепалки. — Предложи я ему работу, он за неё, конечно, ухватится, но только для того, чтобы украсть что-нибудь, да подороже.
В глубине души Хак жалела несчастных людей, потому что догадывалась, что одной лишь человеческой волей дело не ограничивается, есть ещё что-то, что обрекает всех живых тварей на то, или иное существование. Эта мысль приходила к ней каждый раз, когда она начинала думать о том, что привело её в СЛИМ, что сделало охотником. Она ведь собиралась изучать мэвр, а не сражаться с его обитателями, но заражение, трансформация, обучение и бесконечная охота определили её судьбу. Хак мечтала о другой жизни и, порой, украдкой, благодарила Элоима за то, что в её жизни был Хэш. Она воспитала его, познав радости материнства, даже не выносив дитя под сердцем. Будь её воля, она бы не выпускала его из СЛИМа, и тем более не выставляла на доску против кизеримов, но, к сожалению, она никогда не была игроком — лишь ещё одной фигурой.
Хак замирает посреди очередного переулка. Узкий и привлекательный для бездомных: обе стены буквально пышут жаром. Но он безлюден.
«Ребятки Резы постарались?» — думает Хак. Темнота ей не мешает: долгие годы с лимфой в крови изменили её куда сильнее, чем думали доктора СЛИМа. Случайно порезавшись в последний раз, охотница увидела, что выступившая кровь была чёрной, без малейшего намёка на красноту. Порой смотрясь в зеркало, она замечает странный блеск в глазах, но наваждение быстро проходит.
«Или кизеримы, — думает Хак — Если так, то он был не один. Обычно в таких переулках собирается пять-шесть человек. Убегая, они бы подняли шум, а Реза контролирует периметр».
Пару раз фюрестерам попадались кизеримы-обжоры, которые могли схарчить двух, а то и трёх людей очень быстро, но они отличались внушительными размерами и крайней медлительностью. Опасность сохранялась, но они — настоящий подарок для охотника. После «трапезы» они редко уходят далеко, а насколько могла судить Хак, рядом кизеримов не было. Наросты на теле служат ей сенсорами, и сейчас они спят.