Между честью и истиной
Шрифт:
– Они бы не стали, - тихо сказала я.
– Думаешь? Пока я вижу, что тебя дурно выучили, дурно воспитали, дали нагрузку не по силам, а когда ты с ней не справилась, вполне ожидаемо причем, обвинили в произошедшем. Чтобы вовремя попросить помощи - надо видеть границы своих возможностей, а этому, вообще-то, учат. Ты берегов не видела. Так кто в этом виноват? Ты или тот, кто тебя учил?
– Но я же должна была это знать! Земля не первый мир, где я была.
– А Исиан должен был проверить, что знаешь и, главное, можешь, причем именно здесь, на родине, а не в другом месте, - парировал Димитри.
– И лишь потом доверять самостоятельную работу.
– Так как проверить-то...
Димитри
– Тебе еще рано задумываться об этом, ты не готова учить других. Но глава Дома такие вещи знает, иначе он бы не стал главой. Так что я бы поспорил, кто и кого подставил.
Я криво улыбнулась, и он подлил мне еще вина и заговорил совсем о другом - об истории революционного движения в России. И мне на секунду показалось, что он подслушал мой разговор с Дейвином про декабристов и теперь хочет продолжения в виде историй о народовольцах. Он спрашивал, я приводила факты, не забывая повторять, что читала это все еще на первом курсе, и называла имена, он удивлялся обилию среди них женских - и результату, полученному первыми революционерами полвека спустя после смерти. Улыбаться его удивлению я не рискнула. Да я и сама, прибыв сюда уже наблюдателем, пришла к выводу, что Европа только в тридцатые годы двадцатого века повторила путь народовольцев, разделив его на два разных движения, и там результаты были куда скромнее, и знатно обалдела. Так что выбирала между сочувствием и уважением, когда он вдруг сказал:
– И все-таки я не понимаю, что связывает тебя и Полину Бауэр. Она пришла за тобой в Сопротивление и не делает из этого тайны. Ради тебя она согласилась принять отсрочку приговора, хотя в день этого решения документы выглядели сущей ловушкой для нее. Это ведь что-то очень личное. Что именно?
Я смотрела на него и понимала, что меня вдруг перестали радовать и вино, и беседа, и его компания. Что бы он ни хотел узнать, задав свой вопрос, это было не его делом.
Алиса отодвинула кресло, поднялась и, выполнив уставной шаг вправо и назад, встала по стойке смирно. Димитри с интересом посмотрел на нее.
– Пресветлый князь, отвечаю на твой вопрос. Не "что" нас связывает, а "кто". Этот человек, как ты уже знаешь, остался на ЛАЭС в восемнадцатом году. Он нас и познакомил. С Полиной он дружил еще до нашей с ним встречи, а со мной у него были другие отношения. Ты еще его назвал моей игрушкой в одном из разговоров после ареста. Прости, имени не будет, по крайней мере от меня, даже если прикажешь.
Эти слова от нее значили очень многое сразу. Что Полина Бауэр выполнила его весеннее требование полностью: личность Алисы восстановлена. Что с ним сейчас говорит человек, отлично понимающий, кто перед ним, кто он сам и где находится, но сумевший донести ему свою точку зрения. И что он, Димитри, сейчас был крупно неправ, задав вопрос вообще. И тем более был неправ, задав этот вопрос так. Он тоже встал. Пауза затягивалась, но он не мог остановить мысли.
О том, что два месяца кошмара, пережитые Алисой в двадцать третьем году здесь, в Приозерском замке, и решения, принятые тогда князем и Дейвином, определили, почему ни у одного из них теперь никогда не может быть с Алисой близости, даже если бы она сама предложила. Это невозможно. Но она и не предложит ни одному из них. Ей это не нужно. Не с ними точно.
О том, что то же самое произошло с Полиной в сентябре, хоть и с другой стороны. Ее он тоже сломал. И она, в отличие от него, понимала, что происходит с ней именно это. Так что они оба, и он и Дейвин, знают, что и с ней после всего, что было, возможна только эта их местная дружба, так похожая на эту
О том, что потанцевать - это максимум физического контакта, возможный в отношениях с ними обеими. Для сааланца, привыкшего к объятиям и прикосновениям, как к воздуху или свету, это было чудовищно жестоким и несправедливым ограничением. И все необходимое для того, чтобы так случилось, он сделал сам.
О том, что если Алису и он и Дейвин теперь будут опекать и беречь, потому что хотя бы эта возможности им осталась, то Полину им остается только ревновать друг к другу так, как саалан ревнуют только друзей, отчаянно и молча. Потому что уверенности в праве на контакт с ней нет и не будет никогда ни у одного из них. И отношения с ней у них обоих всегда будут на расстоянии вытянутой руки. А Алиса сейчас показала ему, что право на контакт с ней он тоже потерял. Только что перейдя грань допустимого в последний раз, отпущенный ему в общении с ней.
– Лейссэ, - сказал он.
На сааланике это значит "прости" или "отпусти", или "мне жаль", если речь идет о потере. Это слово люди саалан говорят перед тем, как отойти на шаг или убрать руки.
– Разрешишь идти, пресветлый князь?
– Да, - кивнул он, - да, конечно...
Она действительно прижала кулак к груди, сделала два положенных шага назад, развернулась и вышла. Он все еще стоял и молча смотрел в закрытую ею дверь. Второй раз за месяц ему не хотелось не только смотреть в зеркало, но и прикасаться к своему лицу пальцами.
С утра Димитри проснулся уже с решением. Он очень кстати вспомнил, что давно хотел посмотреть местные техники работы с сознанием в исполнении Полины. Самое время было напроситься ей в подопытные. Для симметрии. С этой новостью он и зашел к Айдишу на утреннюю планерку. Полина, услышав пожелание князя, была счастлива не больше, чем он сам две недели назад от ее подобных идей, но не возражала и отговаривать не пыталась. Айдиш тоже ему ничего не сказал. По окончании планерки он пришел к Хайшен и рассказал ей о решении князя. Хайшен кивнула, как всегда, с улыбкой. Айдиш попросил:
– Останови его, это же опасно.
Хайшен покачала головой:
– Полина не причинит ему вреда и сумеет о нем позаботиться. Но присутствовать будем и я, и ты.
Сама Полина в это время шла к Дейвину спрашивать, можно ли остановить его светлость, когда ему вперлось что-то явно небезопасное. На ее счастье, граф был у себя в кабинете, но не утешил, сказав, что на его памяти никто не преуспел.
Димитри освободил следующий вечер под эксперимент. Полина пришла откровенно недовольная идеей. Остальные держали лицо чуть лучше, но тоже беспокоились.
Собрались все в той же лаборатории. На столе лежали какие-то книги Полины, цветные карандаши и стопка писчей бумаги, все остальное было убрано. Полина посмотрела на присутствующих совершенно без энтузиазма и обратилась к Димитри.
– Ты понимаешь, что ты намерен раскрыть конфиденциальную информацию о себе всем присутствующим? Из всех, кто здесь есть, я могу поручиться за свое молчание и могу до какой-то степени надеяться на молчание коллеги, - она коротко кивнула Айдишу.
– Его хоть учили по тем же стандартам, что и меня. А остальные? Ты в них уверен?