Между двух миров
Шрифт:
Второй заговор, приведший в итоге к покушению на Ушакова. Организован он был группой молодых людей, под предводительством того самого Мишки Волконского, за которого сейчас просил его отец.
И те и другие заговорщики действовали отдельно друг от друга. Более того, они даже не подозревали о существовании конкурентов. Да что уж там говорить, сам Андрей Иванович сначала даже и не думал о том, что может существовать группа радикально настроенных практически подростков, действия которых едва не стоили ему жизни.
Про первый заговор он знал: мой отъезд в Париж всего лишь развязал ему руки,
Вот тогда Ушаков задумался и принялся копать дальше, наткнувшись в итоге на эту воинственную группу. Правда, оказавшись в застенках Тайной канцелярии, группа сразу же перестала быть воинственной, но своих убеждений, согласно протоколам допросов, не оставила.
Самое смешное заключалось в том, что, несмотря на различие методов и поставленных целей, обе группы сходились в едином мнении: юным императором управляет некое подобие Верховного тайного совета, и что старшим у них является как раз-таки Ушаков.
Вот только если взрослые дяди решили убрать с шахматной доски и Ушакова, и меня заодно, чтобы под ногами не путался, то вторая группа вовсе не хотела мне навредить.
Наоборот, они были преданы мне и думали, что злодей Ушаков держит меня в чёрном теле, не давая самостоятельно дышать, и что, убрав его, весьма радикальным, надо сказать, способом, они разрежут верёвки, сковывающие мои крылья. Короче, орлята учатся летать, мать их.
О таком оригинальном способе отравления Михаил Волконский вычитал в книге, непонятно каким образом попавшей в библиотеку князя. Что-то вроде дневников или мемуаров Лукреции Борджиа, которые она писала уже в то время, когда терциарией при францисканском монастыре стала, словно чувствуя близкую смерть, пытаясь свои многочисленные грехи искупать. Очень занимательное чтиво, написанное на латыни.
Как эти записи оказались у Волконских, приходилось только гадать, но именно оттуда юные заговорщики почерпнули тот метод убийства, который и был применён. Книгу из библиотеки изъяли, и теперь я с удовольствием предавался чтению этаких эротических ужастиков, на ночь глядя. Но это не отменяло стоящей передо мной дилеммы: что мне с ними делать-то? Они ведь искренне хотели мне помочь, но с другой стороны: «Dura lex sed lex» – «Суров закон, но это закон», и он гласит, что никому не позволяется лишать жизни другого человека преднамеренно, даже из лучших побуждений.
Я ещё раз посмотрел на князя Волконского, сидящего напротив меня, комкающего в руке платок и закрывшего глаза.
– А скажи мне, Никита Фёдорович, знал ли ты о злодеянии, кое твой сын уготовил, дабы жизни лишить Андрея Ивановича? – спросил я его. Вопрос прозвучал в полной тишине, и, хотя я и говорил тихо, эффект он произвёл наподобие трубы Иерихонской. Князь едва не подпрыгнул, услышав его.
– Откуда, государь? Я же всё время службу нёс в Смоленске. Когда до меня слухи о его художествах дошли, я сразу же велел карету закладывать, дабы сюда мчаться, за непутёвого отрока просить. Да ежели бы я знал, неужто не сумел бы плетьми от ту дурость из головы дурной выбить?
–
– Книгу ту ещё в Курляндии супруга моя, Аграфена Петровна, приобрела, но никогда не говорила, откуда она у неё оказалась. Поверь, государь, Пётр Алексеевич, даже в думах никогда я не имел, каким-то образом навредить тебе, или твоим ближникам.
– А, ну тогда понятно, откуда такая страсть у Аграфены Петровны к различного рода интригам, – я откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, сверля князя прокурорским взглядом. – Такие откровения да на неокрепший разум… А не в маменьку ли Михаил пошёл, раз его тоже к различным авантюрам потянуло? Но это был, скорее риторический вопрос. Не нужно на него отвечать. Так на что готов ты пойти, Никита Фёдорович, чтобы не только от своего сына удар отвести, но и других отроков, кои ему помогали, в количестве ещё троих недорослей, на плаху не допустить?
– Приказывай, государь. Коли это в моих силах, я всё для тебя сделаю, – а на Ушакова Волконский ни разу не взглянул. Неужели понял, что никто мною не командует, что все решения, которые от моего имени идут, мною же и приняты? Очень интересно.
– Скажи, Никита Фёдорович, а как ты смотришь на то, чтобы вернуться в Курляндию и там службу секретную нести, под руководством Андрея Ивановича? – быстрый взгляд в сторону Ушакова, который всё также старательно бумажки свои перебирает в сторонке.
– Э-э-э, – князь Волконский на мгновение опешил, затем осторожно уточнил. – Я буду служить там, куда направишь меня, государь, хоть даже и в Курляндии. Вот только с княгиней Анной Иоановной у меня не самые лучшие отношения сложились, она меня всегда проделками Аграфины Петровны попрекала…
– А мне и не нужно, чтобы у вас с княгиней были прекрасные и безоблачные отношения, – перебил я его. – Мне нужны глаза и руки в Курляндии, коих я пока лишён, почти в полной мере.
– Я могу подумать? Поговорить с Андреем Ивановичем, дабы тот пояснил, какие именно действия от меня ожидаются? – сейчас Волконский выглядел предельно сосредоточенным. – Ведь может так статься, что не справлюсь я с задачей твоей, государь, Пётр Алексеевич, и тебя подведу, и сына не спасу.
– Конечно, думай, сколько будет нужно, Никита Фёдорович, – я кивнул. – Тем более что я ещё только в процессе решения судьбы Мишки и его приятелей. Думаю, что будет лучше, если отроки сии здесь в Лефортово погостят. Так я скорее смогу определиться, какого наказания они достойны за преступления свои.
Ушаков, внимательно следивший за ходом беседы, захлопнул папку, улыбнулся краешками губ и, подойдя к князю, тронул того за плечо.
– Пойдём, Никита Фёдорович. Разговоры разговаривать, да не отвлекая государя от дел государственных. Я ему твой ответ передам сразу же, как только решение тобой принято будет. Пошли-пошли, сам видишь, дел у государя, Петра Алексеевича невпроворот.