Между двух миров

Шеллина О.

А потом тех же Соловьёвых оттуда мотыгой не сковырнёшь. Да чтоб они добровольно и не Ушакову с его мальчиками, да не на дыбе отдали нечестно нажитое? Да при поддержке губернатора, большого военного корпуса и шести линкоров? Ага, счаз. Я специально кукурузы куплю, чтобы попкорна наделать да насладиться этим зрелищем.

– Ваше императорское величество, – решил напомнить о себе Шетарди.

Я смерил его оценивающим взглядом. Нет, вот прямо сейчас османов не нужно опасаться. Франция не даст им на меня напасть. Ей ещё от скандальной принцессы надо избавиться да Лещинского на польский

трон посадить, чтобы такого жирного карася в моём лице отпускать.

Полагаю, что линкоры – да ещё и те, что должны были в польских разборках участвовать, мне подаются с улыбочкой как веревка, финансовая в данном случае, чтобы я на ней удавился.

Вот, суки! Хрен вам. Вы ещё взвоете, когда ваши же линкоры в итоге в Чёрное и Средиземное моря войдут. Я улыбнулся самой сладенькой улыбочкой, на которую только был способен. Хватит так шутить, вон Шетарди как напрягся. Нельзя, чтобы в пацане заподозрили наличие хоть немного мозгов. Пускай продолжают думать, что империей недоотравленный Ушаков правит.

– Вы правы, маркиз, чем больше линкоров, тем больше престижа стране. Полагаю, что именно «Флёрон» повезёт ко мне мою наречённую?

– Капитан – Франсуа-Корнелис Бар сочтёт эту миссию за великую честь, ваше императорское величество, – Шетарди вернул мне улыбку. Бар значит, ну-ну. Пираты никогда не были преданы своей родине, а Бар – потомственный пират. Посмотрим на представителя этого непростого семейства, поговорим. Может быть, и договоримся о чём-нибудь.

Поставив последнюю подпись на двенадцатом листе брачного договора, а он за эти пару месяцев разросся до двенадцати листов, – я протянул одну копию Шетарди, а вторую, заверенную по всем правилам, передал Митьке. Ну вот и всё. Осталось дождаться следующего лета, чтобы получить свой законный приз.

– Беринг где? – бросил я Митьке, непривычно выглядевшему в камзоле и забранными в хвост патлами.

– К двум пополудни прибудет, – отрапортовал мне новый секретарь. – Миних утраивает ассамблею в честь прибытия принца Фридриха в Российскую империю. И…

– Что? – я встал и подошёл к окну, заложив руки за спину.

– Тут намедни Кнобельсдорф с Растрелли столкнулись. Пока что мирно, но на повышенных тонах обсуждая, какой именно высокий шпиль подойдёт активно перестраивающейся и роющейся вглубь Москве. Но, возможны инциденты в виде мордобития и даже дуэли. И ожидаться сие может как раз на энтой ассамблее.

– Да что ты говоришь, – я улыбнулся. – Что никак не могут найти общее решение? А не задать ли им задачку вместе отреставрировать Кремль? А то, что я всё по чужим дворцам мотаюсь?

– Лефортово не чужой дворец, а конфискованный в пользу казны, а значит, официальная резиденция государя-императора, – поджав губы, сообщил мне Митька, который берёг честь короны почище меня самого.

– Уговорил, чертяка, – я хмыкнул. – Значит, Лефортово – мой дом. Но хотелось бы ещё и Кремль в приличном виде получить.

– Неплоха задачка, вот только дело ли практически на святыне дать двум соперникам резвиться?

– В том-то и дело, Митька, что только так мы можем получить что-то совершенно неповторимое и уникальное. Не дешёвую копию Версаля или готических замков Пруссии, а что-то своё, самобытное.

Вот что, заяви меня на эту ассамблею. Что-то давненько я Фридриха не видел, пора бы поговорить о том, как ему здесь нравится. А то, он может, уже домой рвётся, а я и не в курсе.

В этот момент в окно что-то стукнуло. Я аж отпрянул от изумления, а когда пригляделся, то увидел сидящую на карнизе голубку. Открыв окно, я очень осторожно протянул руку к белоснежной красавице. Голубка была совсем ручная и молоденькая, сюда села, скорее всего, потому, что голубятню свою не нашла. К лапке был привязан небольшой футляр.

– Вот как, интересно, – подцепив крышку футляра, я вытащил плотно свёрнутую в рулон тончайшую бумагу. – И кому ты несла письмо? – я ссадил голубку на подоконник и развернул рулон. Письмо было отправлено из Нижнего Новгорода и адресовалось мне. Петька докладывал о своих успехах таким вот нехитрым способом. – М-да, – я посмотрел на голубку, которая в это время вспорхнула с подоконника и полетела куда-то в сторону Кремля, где, собственно, и располагалась голубятня. – Это, конечно, быстро, но очень ненадёжно. А если бы это было не моё окно, а, скажем, окно иноземного посольства? А это что означает? А, Митька? Что это означает?

– Слишком мудрено говоришь, государь, Пётр Алексеевич, – Митька перебирал какие-то бумаги, вытаскивая то одну, ставя в ней отметку, беря затем другую. Я даже не пытался выяснять, что такое он делает. Мне лишняя информация не нужна, своей хватает, чтобы потихоньку с ума начать сходить. – Незнамо мне, что имеешь в виду.

– Нужен шифр, вот о чём я говорю, – свернув письмо, написанное на тончайшей рисовой бумаге, которую цинцы привезли в качестве презентов, я сунул его в карман и прошёл к столу. – Так, отпиши графу Шереметьеву, что никаких по-настоящему важных дел с голубями не передавать, пока не утвердим шифр, достаточно надёжный, чтобы, даже попади послание в чужие руки, сведения остались неузнанными.

– С Андреем Ивановичем обсудить такое надобно, – Митька поднялся из-за своего стола. – Дозволь письмо графу Шереметьеву отправить?

– Дозволяю, – я махнул рукой. – Что у меня сейчас?

– Встреча с Остерманом, государь, Пётр Алексеевич, – Митька скрепил письмо печатью и пошёл гонца искать, чтобы отправить того в Нижний Новгород к Петьке.

Ещё одно нововведение, придуманное Митькой, что странно без моих подсказок – это моё расписание на день. Расписанием занимался Митька, и оно чётко регламентировало все мои встречи и занятия делами.

Теперь, чтобы со мной встретиться, необходимо было не просто челобитную бросить и ждать, когда мне в голову взбредёт принять на аудиенции. Сейчас необходимо было согласовать дату и время встречи с Митькой, который утверждал каждый мой следующий рабочий день в конце текущего.

Кроме этого, необходимо было обговорить с моим секретарём, какие именно вопросы будут обсуждаться, чтобы я не выглядел слишком бледно, а успел подготовиться.

Всё это распространялось на все случаи, кроме тех, которые я оговаривал отдельно, как, например с Берингом, которого я ждал уже как на иголках сидя. А ведь сегодня мне ещё с одним монахом-расстригой разбираться придётся.