Между жизнью и смертью
Шрифт:
- Зря ты копырзишься, – упрекнул он.
– Желающих больше не будет.
- А ты откуда знаешь?
- Догадываюсь, ты чай не молодая.
- Какая есть!
То о чём она сама думала час назад, высказанное чужим человеком, взволновало и вывело её из себя. В ней всколыхнулась природная гордость, и она спросила:
- Ты зачем пришёл? – Антонина стрельнула полыхающим глазом.
– Больно мне сделать…
- Что ты! – испугался Николай.
– Я всегда хотел жить с тобой.
- Тогда зачем плюёшь в
- Это я сдуру! – он вскочил на ноги, подошёл к ней.
– Давай вместе жить.
- Ты опять за своё…
Шелехова всплакнув, наклонила голову к нему, но при последних словах отпрянула и выкрикнула:
- Нет! Я мужа буду ждать.
- Не дождёшься! – нервно крикнул Николай.
– Не вернётся он… За такое не выпускают.
- А ты откудова знаешь? – бледнея, спросила Тоня.
- Да уж знаю!
- Так это ты его заложил? – догадалась она.
– Иуда!
- Да я! – выкрикнул Николай.
– Всё из–за тебя… Он тебя увёл от меня, хай получает по заслугам!
- Уходи! – шёпотом попросила Тоня.
– Никогда тебя не прощу…
Лучше бы она закричала. Николай хотевший доказать что-то внезапно остановился, он понял что потерял её. Круто развернувшись, Симагин вылетел из комнаты, напоследок грохнув дверью. Эхо глухого звука потом долго билось в голове Антонины, не находя выхода из спёкшейся от горя души, так детским крик в морскую раковину обязательно отзовётся шумом прибоя даже через несколько лет.
Глава 16
Обстановка в бригаде, где трудился ссыльный Шелехов продолжала накаляться, у людей ещё находились силы на недовольство. Большинство работяг поняло, что хотя норму полностью не осилить, но можно выполнять её на тридцать-сорок процентов.
- Тогда получим какой-то приварок. – Уговаривал товарищей Григорий.
– Это ж плюс четыреста или пятьсот граммов хлеба…
Как лагерное начальство узнало, что бригада на грани взрыва и почему не прибегло к подавлению силой, никто не знает, но вскоре всех собрали и, вопреки всем господствовавшим тогда правилам и порядкам, молоденький лейтенант, представитель администрации сказал:
- Вы недовольны бригадиром?
– Он яростно тёр отмороженные щёки, Север не щадит никого.
– Выбирайте себе руководство сами!
Бригадиром единогласно выбрали заключённого Шелехова, а уголовников перевели в другую бригаду. На другой день его остановил молодой парень, колхозник с Белгородщины, сидевший за воровство оставшихся на полях после уборки колосков и предложил за весьма умеренную приписку к выработке, ежедневно докладывать всё, что о нём говорят в бригаде. Григорий брезгливо отказался, но понял, что мало понимает в существующих правилах лагерной жизни.
- За кусок хлеба всех продадут! – возмущался он в душе.
– Время придёт и меня заложат.
В один из первых дней его
- Как стоишь?
– заорал бывший кассир, случайно выбившийся в лагерное начальство.
– Стань, как следует! Прямо! Теперь докладай.
- Чего орёшь? – совсем опешил Григорий.
– Чай не следователь, чтобы орать…
- Ты как разговариваешь?
- Как надо, так и разговариваю…
- Да я тебя Шелехов сгною!
- Попробуй…
- И бригада твоя будет теперь горбатиться на самых дрянных делянках!
Тут Григорий опомнился и став прямо, как в юности перед офицерами, доложил по форме. На душе у него всё переворачивалось, хотелось врезать возомнившему себя пупом земли зэку. Только мысль о голодных членах бригады удержала его, и до хруста сжимая ноющие кулаки, Григорий выслушал получасовую лекцию об уважении к начальству.
- Чай не барин, потерплю.
Через полгода более высокое руководство сняло того с халявной должности, и растратчик вскоре погиб от удара ножа блатного, не слишком расторопно выполнив приказание главного из воров.
Примерно через две недели Григорий сидел на свежем пеньке вырубленной делянки и горячо спорил с хитрованом-десятником. Тот как всегда занижал объёмы заготовленной древесины, приходилось торговаться за каждый квадратный дециметр.
- Вредный ты человек Шелехов! – удивлялся десятник, такой же зэк, как и Григорий.
– Меня постоянно подставляешь, ты хоть понимаешь как… Да ты знаешь, как твой объём принимают от меня на складе? Ужас, а не приёмка. Я брат то одного пожалею, тому скощу, а сам потом голой жопой недостачу закрывать должон…
- Какая же недостача? – настаивал Григорий.
– У нас всё честно, сколько заготовили столько примай!
- Нет тут двадцати кубов…
- А я говорю есть!
Вдруг Григорий краем глаза, пока не вникая в смысл происходящего, увидел, как стоявший метрах в двадцати работяга резко нагнулся над широким пнём. Он положил на него левую руку и коротко взмахнул топором.
- Аааааа! Больно! – завопил мужик и бросился в сторону Григория.
– В Бога душу мать!
Он бежал зигзагами, не разбирая дороги, прижимая к груди искалеченную руку, которая исходила тёмной, дымящейся кровью. Четырёх пальцев как не бывало, они остались лежать на пеньке. Бледнея десятник спросил:
- Шелехов, ты знаешь, что бывает за саморуб?
- Нет.
- Ему десятку накинут, да и тебе достанется!
- Давай пожалеем мужика и не дадим рапорт о том, что он саморуб…