Между жизнью и смертью
Шрифт:
- Надо научиться валить лес.
– Думал он, житель приазовских степей, где с ним негусто, а что уж говорить о других зэках, тяжелее канцелярской ручки ничего не державшим.
– Тогда выполним норму, хотя бы кормить станут!
Списочный состав третьего лагпункта насчитывал триста человек. Из этого числа более пятидесяти составляли «придурки», всякая обслуга, типа поваров, писарей, дневальных и администрации из заключённых.
- Стало быть, на общих работах, то есть на повале, трелёвке и прочем, трудится около двухсот рабочих. – Прикидывал
- А норму дают на триста. – Хмуро заметил Григорий. – Поэтому пайка такая скудная.
- К тому же явно воруют.
Смертность превышала девятьсот человек в год, причём это не лагерь смерти, как на Колыме. Ведь всё шло под красивые лозунги тех времен, типа искупления вины работой.
- От такой кормёжки, протянешь быстро ножки! – Шутили имеющие силы.
– Какое там перевоспитание, сплошное вымирание…
Ельник, в который впервые привели бригаду, оказался специальной делянкой для начинающих. Через недельку направили в настоящий сосновый бор, впрочем, на выполнении плана это не сказалось.
- Больше я не смогу так жить! – начал канючить врач. – Нужно устраиваться по специальности.
Через неделю работы на новой делянке отношения между блатным бригадиром и бригадой начали осложняться, и он решил укрепить дисциплину.
- «Политические» совсем разленились. – Блатарь сделал единственный вывод.
Бригадир, в сопровождении двух подручных, однажды подошёл к соседям, работавшим справа от Григория. Разговор ему слышен не был, но после краткого обмена несколькими фразами «блатной» наотмашь отхлестал обоих бывших интеллигентов по щекам, в то время как здоровые и сытые телохранители стояли по сторонам наготове.
- Если не выполните план, убью! – пригрозил потомственный урка и неторопливо направился в сторону Шелехова.
Мысли того работали лихорадочно и чётко. Как только бригадир подошел достаточно близко, он негромко сказал ему:
- Проходи! – Григорий слегка приподнял топор.
– Проходи сразу дальше. Я ищо не совсем дошёл, силы хватит…
- Тю, сдурел!
- Ежли тронешь хучь пальцем, зарублю сзади. Не сегодня, так завтра.
- Завтра ты не так запоёшь!
- Иди! Иди!
Бригадир посмотрел на него и понял, что точно зарубит. Наверное, потому, что Григорий был сам в этом вполне уверен. Ведь, всем известно, что за убийство лагерника, заключённым положена добавка к сроку всего два года. А что такое два года, если впереди девять? Поэтому пожилой рецидивист поверил подчинённому и предпочёл не рисковать, но сделал вид, что его тут нет. Просто прошёл дальше, бросив на ходу презрительное слово:
- Не дошёл, так доведём…
- Пошёл ты сам! – Григория била крупная дрожь.
– Знаешь куда…
Так Григорий заработал свой первый карцер, опять же не последний.
Когда уставшая бригада на обратном пути подошла к проходной, ленивый охранник спросил у бригадира:
- Кого? – За нарушение трудовой дисциплины он мог наказать любого зэка.
- Шелехова. – Ответил злопамятный блатарь.
- Шелехов останься! – Скомандовал упитанный сержант.
– Отправляешься в карцер.
Григория тут же доставили в «кондей». Это был небольшой бревенчатый
- Что же вы делаете сукины дети? – Криком оказывается тоже можно согреться. - Будьте вы прокляты живодёры!
Глава 14
Пасмурным утром первого февраля 1938 года на «Ближней даче» в Кунцево, за скромно сервированным столиком, в глубоких креслах, сидели два человека средних лет. Один из них, невысокого роста плотный живчик, с маленькими, глубоко посаженными глазками громко рассмеялся шутке собеседника:
- Ой, не могу!
- Так и сказала: « Да у вас склероз!»
- Силён ты Николай Сидорович анекдоты рассказывать! – Искренне прохрипел он, смахивая невольную слезу.
– Весёлый ты человек…
- Тут повеселишься, Никита Сергеевич… - посуровел сидящий напротив представительный мужчина.
– Как только наркомом стал товарищ Берия, в нашем ведомстве такое началось!
Начальник первого отдела Главного управления государственной безопасности, отвечающий собственной головой за жизнь и здоровье первого руководителя страны, понизил голос и придвинулся ближе к столу:
- Ты слышал, Ягода недавно признался, что убил Максима Горького по приказу Троцкого? А сына писателя Максима Пешкова он решил ликвидировать по личной инициативе…
- Да ты что!
- Признался, сволочь, на допросах.
– Констатировал суровый генерал.
– Выходит убийства Кирова, Куйбышева и покушения на Сталина и Молотова организованы правотроцкистским блоком, были звеньями одной цепи.
- Я не слышал, что на товарища Сталина покушались.
– Признался смутившийся Хрущёв.
– Когда такое случалось?
Власик неободрительно посмотрел на пожилую горничную зашедшую проверить порядок на столе и, подождав, пока та выйдет, доверительно продолжил:
– Летом 1935 года. Это произошло на юге, где Сталин отдыхал на даче неподалёку от Гагр. Катер, присланный из Ленинграда бывшим шефом НКВД Генрихом Ягодой, на котором находился он, обстреляли с берега. Я быстро посадил Сталина на скамейку и прикрыл его собой, после чего приказал мотористу выйти в открытое море. В ответ на выстрелы бойцы охраны дали по берегу очередь из пулемёта. Понимаешь, маленький, и маломаневренный катер был прислан совершенно не случайно. Очевидно, Ягода предполагал, что на большой волне судно неминуемо должно было опрокинуться. К счастью, этого не произошло. Дело о покушении было передано для расследования Лаврентию Берия, занимавшему тогда должность секретаря ЦК Грузии. – Даже при собственном упоминании имени нынешнего главы НКВД Власик выходил из себя.
– Хорошо, что этот клубок нам удалось распутать и таким образом обезвредить врагов Советской власти!