Милана Грей.2
Шрифт:
было усталым и обеспокоенным.
– Вот, поиграл в героя, – сказал он, грустно улыбнувшись, и постучал костылем по гипсу.
– Да… – протянула я. – Я вот тоже.
Я подъехала к окну и оторопела от изумления, увидев фиолетовый отблеск над
вершинами крыш.
– Что с небом?!
– С ним все в порядке, – грустно ответил Эван. – Это купол.
– Купол? – переспросила я.
– Да. Купол, защищающий школу. Никто не может пройти через него, – Эван прервал
объяснения, окидывая
вздохнул.
– Каникулы отменяются, – подытожила я.
– Каникулы… – протянул тихо Эван. – Учителя не могут связаться с правительством
района, да и вообще ни с кем, а темные маги не уходят, их даже больше стало. Они ищут…
Никто не знает, когда мы отсюда выберемся.
Аллея пустовала, пугающая тишина царила по всей школе. Я вздрогнула. Что-то ужасное
ждало нас всех, я это чувствовала.
– Где все?
– Кто где: кто помогает медсестре, учителям, ученикам, кто приводит в порядок школу.
Молнией озарила меня мысль, я вспомнила про Дашу и Мису.
– Где Даша, Миса? – испуганно вскрикнула я.
– В палате у медсестры.
Я покатила по коридору так быстро как могла. В главной палате было много народу, но
панически оглядев всех, я сразу же нашла затылок Мисы. Еле проехав между
озабоченных учеников, наезжая некоторым на ноги неуклюжей коляской, я добралась до
конца комнаты и спросила у первокурсницы:
– Миса, где Даша?
Девчушка подняла на меня глаза, ее щеки были мокрые от слез. Я ахнула, и схватилась за
подлокотники. У Мисы был ужасный вид: лицо побледнело, и стала хорошо видна
голубая вена, не переставая пульсирующая; опухшие, грустные глаза, покрасневшие от
слез; покусанные, синие губы; синяки под глазами и трясущиеся, красные от холода руки.
– У медсестры. Ей вытаскивают стекла.
У меня перед глазами промелькнули воспоминания, как Даша едет по полу, собирая
осколки и оставляя алый след, я вспомнила ее окровавленное платье, вспомнила, как
почти без сознания Эван вел ее подальше от зала.
Я с грохотом въехала инвалидной коляской в дверь каморки медсестры. На двери остался
темный след колеса. Уверенная, что Даше там и ей плохо, я стучалась, била в дверь
кулаками, но мне никто не открывал. От бессилья у меня полились слезы. Она там, я
нужна ей, ей больно!
– Милана, – ахнула Диана, я отвлеклась от невинной двери (точнее, руки от усталости
рухнули вниз), обернувшись к черноволосой подруге. – Что с тобой? – спросила она. Его
глаза были широко раскрыты, и, разговаривая со мной, она смотрела не в глаза, а на
инвалидное кресло.
– По стеклу пробежалась.
Диана
аптечка и коробочка с баночками.
– Давай тебе протру раны? Они так быстрее пройдут. Иди сюда.
– Иди, – себе под нос повторила я. – Бегу.
Я поджала губы, посмотрев напоследок на дверь, и подъехала к больничной койке. На все
согласна, лишь бы поскорей избавится от этой развалюхи на колесиках. Я подняла правую
ногу на кровать, стянула шерстяной носок, Диана протерла ступню ваткой, смоченной в
спиртовом растворе чистотела. Раствор имел острый неприятный запах, а еще и жег.
Щипала каждая, даже самая маленькая, ранка. Потом я подняла за штанину левую ногу, сняла носок и получила от Дианы за отклеенный пластырь на икре, который остался
валяться в мусорной корзине в ванной. Это не было самой адской болью, которую я
испытывала за всю свою жизнь, но я смертельной хваткой вцепилась в холодное колесо
инвалидной коляски, чтобы отвлечь себя от желания отдернуть ногу. Диана протерла мне
вторую ступню, протерла рану на ноге, потом заклеила новым пластырем и
перебинтовала ее заново, так же она протерла мне висок и спину. По мокрым, холодным
кляксам на спине пробежали мурашки.
Мрачный день мчался по-сумасшедшему быстро. Я помогала Диане, а потом просто
подбадривала всех в палате. Вначале, когда я ездила всем по ногам и врезалась во все, что только можно было, меня преследовала слава неуклюжей, но когда я уже
разобралась с этой чертовой тележкой, стала пользоваться хорошей славой. Анекдоты у
меня быстро закончились, а вот тем для разговора была куча. Пессимистов было мало, и
вскоре дух всей палаты был поднят. Пару раз приходила Оливия, Оливер, Оливер с
Фредом, опять Оливия и Оливер, ругались и заставляли пойти отдохнуть, но я
категорически отказывалась слечь и признать свою слабость - этого я ни в коем случае не
хотела делать. Каждый раз, вспоминая проигранное сражение, я злилась на себя так же, как на первом уроке темного волшебства. Меня раздражала моя же слабость. Но
занятость отвлекала меня от пожирающей злости и спасала от глупых мыслей.
Глава 15.
На следующий день я решила поговорить с учителем Темного волшебства:
– Мистер Блек Фаст, – позвала я, въезжая за ним в класс.
– Милана Грей, если то, что вы намереваетесь мне сказать, действительно стоит моего
внимания, то у вас есть, – учитель отвлекся от сбора раскиданных по столу бумаг на
серебряные наручные часы, – семь секунд. Шесть. Пять.