Миледи и притворщик
Шрифт:
На этих словах позади нас что-то рухнуло, и лязг металла ещё долго расходился гулким эхом по тоннелю. Я поёжилась:
– Это правда, что ты сейчас рассказал? – хотелось узнать мне.
– Про поезд-призрак? – неожиданно улыбнулся Стиан. – Это просто легенда, не бойся. Там в тоннеле, наверное, камень из кладки упал на рельсы, вот и вся разгадка жутких звуков из темноты. Призрачные кочегары с лопатами тут точно не появятся.
– Я имею в виду те страшные вещи, что старосарпальцы творили с тромцами. Они, правда так озверели во время восстания?
Улыбка тут же исчезла с губ Стиана и он понуро ответил:
– Люди, оказавшись в толпе, имеют свойство терять рассудок, когда умелые манипуляторы говорят им, кто именно виноват во всех их жизненных бедах и что надо сделать, чтобы боги больше не отворачивались от старосарпальцев и вновь одарили их своей милостью. Жрецы Инмуланы и Мерханума изначально выступали против появления тромских специалистов в Старом Сарпале. Они говорили,
– Они поняли, что их власть тает на глазах. Они не могли предложить людям ничего кроме страха перед богами. А людям надоело бояться. Они увидели, что может быть другая жизнь, где всё зависит от них самих, от их усердия и трудолюбия, а не от настроения незримых сил.
– Да, именно так старосарпальцы и начали переосмысливать свою жизнь. Именно в те годы и появилась мода среди состоятельных вельмож посылать своих детей учиться во Флесмер. Люди попроще заработать на свою мечту о красивой жизни в короткий срок не могли, но перемен в жизни очень хотели. Поэтому в Тромделагской империи и объявились первые беженцы, в основном разорившиеся после поборов арендодателей крестьяне. Люди начали покидать Сарпалию, потому что узнали, что в этом мире у них может быть совсем другая жизнь, как у тромцев, например. И этого жрецы не могли принять. При прошлом сатрапе Рахуле у них были связаны руки, так как он прекрасно знал свою личную выгоду от сотрудничества с горнорудными компаниями из Флесмера. Но когда его не стало, и на престол взошёл его молодой племянник Сурадж, жрецы смогли найти подход к нему и поняли, как воздействовать на его неокрепший разум. Сурадж по неопытности дал им полную свободу действий, и тогда жрецы вышли на площади, чтобы взбудоражить толпу и сказать, что тромцы вовсе не благодетели, что они оскверняют старосарпальскую землю и обирают людей, и у тех никогда не будет сказочных богатств, какие есть в тромских домах. Поэтому отныне все люди, что пришли на площадь, вправе пойти к каменным тромским жилищам, ворваться в них и забрать себе всё, что тромцы нажили за долгие годы пребывания в Старом Сарпале, пока простые люди ютились в глинобитных лачугах, трудились от восхода до зари и довольствовались скудной пищей. Отец рассказывал, что всё случилось слишком внезапно, никто даже не предполагал, что в одночасье в тромские кварталы заявятся возбуждённые кричащие люди и начнут бить стёкла, врываться в дома и вытаскивать оттуда людей, издеваться над ними. На железной дороге не сразу узнали, что творится в городах. Тысячи фанатиков устроили шествие от одной станции к другой и тоже громили здания и избивали людей. Им пытались препятствовать и тромские охранные отряды и даже старосарпальцы, которые работали на станциях, но силы были неравны. Отец в те дни инспектировал станцию в Камкуте, что севернее Манзо. Он говорил, что туда примчался израненный обходчик, сарпалец, и сказал, что к ним движется разъярённая толпа, надо всем срочно убегать и спасаться. Начальник станции и глава охранных отрядов тут же помчались в город за своими семьями, и кроме отца никаких крупных руководителей на станции больше не осталось. И тогда он понял, что надо брать ситуацию в свои руки. Он взял командование охранным отрядом на себя, всё-таки военное прошлое дало о себе знать. Их было всего восемь человек с оружием – отец со своим охотничьим карабином и семь охранников – остальных сбежавшие начальник станции и глава отрядов забрали с собой как персональных телохранителей. И вот через четверть часа на путях показалась толпа. По команде отца был дан залп в воздух, а потом охранники направили ружья на толпу, и она тут же остановилась. Отец громко спросил, зачем все эти люди пришли сюда и чего хотят. Надо сказать, что немногие тромцы тогда утруждали себя изучением сарпальского языка и местных устоев, что в итоге и привело в кровавым волнениям на почве глубокой неприязни к чужакам. Так что обращение моего отца к предводителям восстания на их родном языке произвело впечатление. Толпа остановилась, и один из зачинщиков сказал, что народ хочет, чтобы сарпальская земля была свободна от чужеземцев. И тогда отец сказал, что уважает желание стросарпальцев и обещает, что все тромцы покинут страну и уплывут обратно на север. Он попросил три дня для эвакуации рабочих и их семей и гарантии, что людей никто не тронет ни в их домах, ни в поездах, пока они будут ехать к побережью, чтобы сесть
– И они послушали Мортена?
– Те люди – да. Кто-то из них уже слышал истории об отце, что он хоть и строгий полицмейстер, но одинаково справедлив и к тромцам и, что важно, к сарпальцам. За этого его многие уважали. И поэтому предводители восстания решили, что могут положиться на слово моего отца.
Вот это да. Наверное, это первый раз, когда мне приходится восхищаться Мортеном. Это теперь он в обычной жизни просто грубиян и циник. А когда-то в критической ситуации смог взять ситуацию под контроль, и сделать то, что должны были делать другие должностные лица – спасать людей.
– И он смог эвакуировать людей за три дня? – спросила я.
– Из Камкута – да. Но были и другие города, где начальники станций и охранных отрядов не смогли найти с восставшими общий язык. Фактически, отец организовал поиски выживших, он уговорил поездную бригаду одного из составов проехаться по перекрёстной ветке и поискать выживших. Это было очень опасно, потому что сарпальцы не желали больше видеть идущие по путям поезда. Где-то они пытались разбирать пути, где-то закидывали вагоны камнями и копьями. Отец никогда мне об этом не говорил, но я знаю от других очевидцев, что порой им приходилось отстреливаться и даже давить преградивших пути фанатиков.
– Так это и послужило основой для легенды о поезде-призраке с тромцами, который губит сарпальцев, – догадалась я.
– Отчасти. Я думаю, легенда о поезде-призраке появилась только потому, что после изгнания тромцев у старосарпальцев появилось время многое переосмыслить. Когда гнев и желание громить прошли, они увидели, что жизнь простых людей изменилась, но далеко не к лучшему. У многих не стало оплачиваемой работы, с рынков исчезли облегчающие быт товары. Электричество пропало, вода в водопроводе тоже. Совсем не радостная жизнь настала, люди то и дело стали вспоминать, что при тромцах-то было лучше. А потом пришло осознание из-за чего и кого тромцев в Старом Сарпале больше нет. Да, об этом не говорят вслух, но люди не могут не чувствовать своей вины за то, что равнодушно смотрели, как убивают женщин и детей. Им стыдно, в глубине души они понимают, что виноваты в страшных преступлениях. А за всякое преступление должно быть наказание. Вот этот поезд-призрак и есть орудие возмездия для всех старосарпальцев, которые громили тромские кварталы и теперь боятся, что кара их непременно настигнет. И, знаешь, порой страх – это достойное наказание. Из тюрьмы можно сбежать, а от страха отделаться куда сложней.
Он замолчал. А я не знала, что тут ещё сказать. Стиан прав, страх – суровая кара для тех, чья совесть нечиста. Наверное, именно поэтому мы решили смастерить факелы из палок и пропитанных маслом полосок ткани. С ними мы неспешно принялись гулять по тоннелю, сначала в одну сторону, что вела к выходу в долину, где пастухи и сейчас могут перегонять скот, а потом мы пошли в другую сторону, что вела к городу неподалёку. Пусть и там и там видят призрачные огни в тоннеле, пусть со страхом думают о поезде-призраке и вспоминают о невинно убиенных людях. Нет ничего плохого, когда совесть не спит, а душа рефлексирует о том, что есть хорошо, а что плохо.
– Завтра на рынке обязательно будут разговоры о том, что призрачные кочегары уже выехали на поиски новых жертв, – заметил Стиан, когда мы на подступах к выходу из тоннеля повернули обратно и пошли к нашему костру. – После этого ещё месяц никто и не подумает приблизиться к рельсам, не то, что их перейти.
– Это хорошо для нас?
– Просто замечательно. Мы можем и дни, и ночи передвигаться вдоль путей, и никто нас там даже не подумает беспокоить.
– И как далеко мы сможем зайти? Где кончается железная дорога?
– На наше счастье – у границы с Румелатом. Когда-то правительница Генетра изъявила интерес к строительству путей, но дело не успело дойти даже до планирования и инженерных изысканий. Но ветку на всякий случай довели до границы. На будущее, которое так и не настало.
– Значит, мы сможем ехать и ехать, никуда не сворачивая, и так доберёмся до Румелата?
– Нет, свернуть всё же придётся, когда будем приближаться к Шамфару. Когда-то в центре города был столичный вокзал, так что пути ведут прямо в город. Вернее, вели. Пока их не разобрали.
– Но в жёлтой хламиде я ведь смогу хоть через тряпку посмотреть на колыбель сарпальского государства?
– Завтрашний день покажет, – не слишком-то охотно сказал он.
– А что будет завтра?
– Завтра заедем на рынок в Манзо. Там и поглядим, как на твоё появление отреагируют люди.
– Звучит как-то не очень хорошо.
– Не бойся, я ведь буду рядом. Манзо – город небольшой, рынок есть и на окраине, так что если что-то пойдёт не так, мы успеем сбежать.
Хм… а это звучит совсем уж скверно. Как мне теперь заснуть и перестать вспоминать слова Рагнара о том, что меня обязательно разоблачат и продадут на невольничьем рынке в первом же городе, куда мы войдём? Наверное, только объятия любимого и помогут мне прогнать дурные мысли. Стиан обещал, что рядом с ним мне ничего не грозит. Значит, пока мы вместе, я всегда могу чувствовать себя в полной безопасности.