Милицейская сага
Шрифт:
Но увидел Андрей и другое: она напряжённо ждала, кем-то настроенная на безусловное скорое прекращение уголовного дела, готовая торжествовать, но и страшащаяся непредсказуемого нрава следователя.
– Заходите, - он открыл дверь, приветливо кивнул сидящему за свободным столом Морозу и этим же жестом предложил ему вникать в происходящее.
Шаркая отёчными ногами, втиснутыми в бесформенные боты, Лавейкина тяжело остановилась посреди кабинета.
– Слушайте, вам не надоел этот маскарад?
– Андрей рассматривал полинялую её красную кофточку, перекрещённую на спине слёжанным, в скатанных
– И детям зареку, - невнятно, слизывая потекшие обильно слёзы, забормотала Лавейкина.
– Будь оно все проклято. И тряпки эти, правда ваша. И чтоб ещё когда в торговлю...
– О, заголосила, - он достал из шкафа и положил перед Лавейкиной типографский бланк. Заметил, как напряглась она, пытаясь сквозь слёзы разглядеть содержимое.
– Стало быть, так, почтенная. В связи с отказом в санкции на ваш арест в качестве меры пресечения избирается подписка о невыезде. Вплоть до приговора суда не имеете права изменять место жительства. В противном случае мера пресечения будет ужесточена.
– Воля ваша, - выдохнула Лавейкина. Спавшая с лица при словах "приговор суда", она вдруг вскинула опухшее лицо к потолку.
– Господи! Почему допустил? Почему не отрубил руку мою берущую!
– Вы что, Шекспира почитываете?
– поинтересовался следователь. Крепкая фигура его производила впечатление свежести и озорной решительности, проблёскивающей из-под грозного вида.
– Почему помутил мой взалкавший разум? Всё бы отдала, в рубище поползла, только б без позора!
– Да это просто-таки прямой намёк на взятку!
– Андрей басисто расхохотался, безжалостно глядя в кроткие, страдающие глаза обвиняемой.
– Не любите вы меня, Андрей Иванович. А потому и в невиновность мою не верите.
– Да я скорее в невинность вашу поверю! Ровно полторы недели назад в этом самом кабинете вздевали вы руки, уверяя, что за свою жизнь копейки государственной не усвистали. Теперь, после того как я обнаружил бестоварку, безусловно доказавшую факт хищения девятисот рублей, мы вынуждены выслушивать тут новую сагу. И это при том, что в магазинчике вашем с общими остатками в восемь тысяч рублёв в советской валюте обнаружено аж на двадцать тысяч дефицитных излишков! Так что в подсобке повернуться негде. Должно, кто сверху подбросил! Через дымоход.
– Злы люди! Верите, ни сном, ни духом!
– Как не верить!
– Тальвинский налился свежей яростью.
– Да такую как вы за девятьсот рублей сажать, все равно что серийного убийцу за неуплату алиментов!
– Господи! Страсти какие рассказываете.
– Свечку вам, Лавейкина, стоит поставить - повезло. Поздно вы мне попались.
– Смеётесь над старушкой, Андрей Иванович. А ведь едва жива. Ноги вот отказывают. Закупорка вен. А тут ещё на нервной почве сердце. Врачи на операцию уговаривают, а я им: раз следователь не велит...Не жиличка я, видать, на этом свете. Но к вам приползу. Я и врачам говорю: раз моему следователю надо, так как-нибудь, хоть на костылях. Он у меня такой редкий человек: зря не прикажет.
Подхалимаж Лавейкиной был столь упёрто-кондовым, что Тальвинский всякий раз исподволь выискивал в её глазах чёртиков. И
– Стало быть, вы подтверждаете, что, кроме вменённой вам суммы в девятьсот рублей, иных хищений не совершали?
– сухо уточнил он.
– Или появилось дополнительное заявление?
– Не. Не совершала, - осторожная Лавейкина заново наполнилась тревогой.
– В таком случае до послезавтра. Будем направлять дело в суд.
– Ну, уж и ладно. И разом. Все равно позор, - пробормотала она и медленно попятилась, слегка двигая бёдрами, словно нащупывая таким образом дверь. А, нащупав, выдавилась в коридор, откуда ещё какое-то время доносилось тихое её стенание.
– Видал, какова? Бабушка, божий одуванчик, - обратился Тальвинский к Морозу, жадно впитывавшему искусство допроса.
– Много за ней грешков, ежели на скамью подсудимых на карачках ползти готова, лишь бы побыстрей. Только неправильно это - пробавляться щурятами, когда кругом акулы резвятся. Согласен, крестник?
– Безусловно. С тем и прибыл.
– Похвально. Тогда споемся. Я сейчас с начальником райотдела еду в УВД на аттестацию. А тебе, дружище, предстоит некая диспозиция. Ты ведь котовцев должен помнить?
– Еще бы!
– Виталий встрепенулся.
– Так вот, акула эта, которую Лавейкина дряблой грудью прикрывает, наверняка не кто иной, как директор Горпромторга Слободян. Когда-то мы на него еще с покойным Алексеем Владимировичем Котовцевым охотились. Оченно бы хотелось его загарпунить. Хотя, признаться, шансов почти никаких. Но, говорят, новичкам в первый раз везет. Так что слушай внимательно...
6.
Виталий Мороз зашёл за трёхэтажное здание Центрального городского универмага, ловко протиснулся между приставленной к забору лестницей и гниющим под открытым небом огромным рулоном бумаги, - в подвале, под универмагом, размещалась переплётная мастерская.
За рулоном обнаружилась маленькая, ведущая во внутренний дворик калитка.
– М-да. Здорово замаскировались обэхээсники, - пробормотал Виталий.
– Ещё пару пулемётов у входа - и ни один расхититель не прорвётся.
Пулемётов, правда, не оказалось, но и они не привели бы Мороза в то изумление, в коем застыл он, попав в тихий, засиженный лопухами дворик, в углу которого доживало свой век одноэтажное, облупившееся, с зарешёченными окнами здание. В самом центре его, над пронзительно-поносного цвета дверью ритмично поскрипывал на цепи огненно - красный фонарь с надписью по ободу "ОБХСС", - свежая дизайнерская находка обитателей особнячка.
Мороз шагнул в короткий предбанник, обрубленный тремя внутренними дверьми. Прямо - "Фотолаборатория", с карандашной припиской "Пыточная"; справа - клеёнчатая дверь с длинным полуистёршимся перечнем фамилий; левая дверь привлекала лаконичностью и нестандартностью оформления - "Старший оперуполномоченный Рябоконь. Менее уполномоченный, но еще более страшный опер Лисицкий". Чуть ниже красовалось выведенное вязью напористое объявление: "Вниманию жуликов, тунеядцев и кровососов общества! Приём покаявшихся с 9 до 18 часов. Прочая нечисть - согласно повесткам. Хорошенькие расхитительницы обслуживаются вне очереди и вне графика".