Милицейская сага
Шрифт:
Марешко зябко, едва заметно скосившись в сторону выхода, поёжился.
– И в лапу не брал! А теперь рад бы, да не дают, поди, - не за что! Вот только и осталось последнее - "палки" у корешков тибрить.
Он замолчал: под прозрачной кожицей на лице Марешко - словно подсветка включилась - расцвели и зашевелили отростками обширные кусты капилляров. Тяжёлое молчание наполнило комнату.
– Воды?
– догадался Мороз.
Марешко жестом отказался.
– Всем нам... досталось, - тихо произнёс он.
– Да, я чего
– Агент мне только что позвонил: в горсаду нацмены-цветочники появились.
– Сильна твоя фортуна, парень, - Лисицкий вскочил.
– Если еще зацепим, - Рябоконь, сомневаясь, покрутил тоненькую папочку.
– Будем документировать или ну его?..
И метнул папку в сейф.
– С поличным возьмем! Я прихвачу понятых и зайду от набережной!
– выбегая, азартно крикнул Лисицкий.
– Может, и мне?..
– засомневался Марешко, но, уловив движение Рябоконя, быстренько передумал.
– А впрочем, работы много.
Когда он повернулся, у Мороза подкатило к горлу: над лоснящимся, усыпанном перхотью воротником старого пиджака на дряблой шее задрожали от сотрясения слежанные ошметья седых волос. Мороз уже слышал, что полгода назад у вдовца Марешко от лейкемии умерла единственная дочь.
7.
Рябоконь шел быстро, напором своим раздвигая встречных. Они только что прошли пивной бар, за которым открылась узорчатая решетка городского сада, - и вдоль нее фанерные, уставленные цветами ряды. Шла оживленная торговля. Но южан за прилавками не было. Правда, чуть в стороне, облокотившись о табачный киоск, углубился в газету "Правда" грузин лет сорока, в кремовом, прекрасного покроя костюме.
К нему-то, не задерживаясь, и направился прямиком Рябоконь. ябоконь мпп
– Ба, Сергей Васильевич, - с теплым акцентом поприветствовал тот, неспешно складывая газету.
– Давно не видал.
– Давно, - Рябоконь, помедлив, пожал протянутую руку, не переставая зыркать по рядам цветочниц.
– Давно, Тариэл.
Сердце у Виталия екнуло.
– Опять чего ищете?
– посочувствовал Тариэл.
– Работка же у вас. Ни сна ни отдыха измученной душе. Так у классика?
– Так, так, - насупился Рябоконь. С классиками он был не в ладах.
– В Знаменское чего таскался?
– Какой-такой Знаменское?
– удивился Тариэл. Чересчур быстро удивился.
– Со шмотками. Вместе с прошмандовкой этой, ну...
– Рябоконь припоминающе пощелкал пальцами.
Тариэл со снисходительной вежливостью ждал.
– Да сам знаешь. Лавейкина, во! Кожей, замшей торговали, - совсем уж безнадежно попытался освежить его память Рябоконь.
– Ко-ожа, за-амша, - мечтательно поцокал языком Тариэл.
– Какое торговать, Сергей Васильевич? Подскажи, если узнаешь, где купить могу.
– Не помнишь, стало быть. Бывает. Цветочками
– Сергей Васильевич, дорогой! Да я уж и думать забыл. Злопамятный вы человек.
– Профессия такая, - Рябоконь продолжал вглядываться в торговые ряды.
– Так кто на тебя сегодня торгует?
– Обижаешь, дорогой. Честное слово, обидно, - стараясь не рассердить оперативника, слегка загорячился Тариэл.
– А ну, цыц! И за мной, - взгляд Рябоконя обострился, и он шагнул к цветочному ряду.
Следом под бдительным присмотром Мороза со вздохом двинулся и Тариэл.
Резко отодвинув одну из палаток, Рябоконь оказался внутри рядов и, разгоняя расступающихся торговок, пробился к затихшей в углу пьяноватой старухе. Ни слова не говоря и никак не представляясь, он выволок из-под прилавка огромную, на молниях спортивную сумку, в которую свободно можно было упаковать и саму эту старуху, заглянул внутрь. Перевернув, встряхнул. На прилавок высыпалось несколько чахлых гвоздичек.
– А ничего и нетути, - резонно продребезжала торговка.
– Да уж и было-то два цветочка. Так ить своим потом растила.
Она икнула и, отчего-то повеселев, тихо запела. Ни сада, ни огорода старуха отродясь не имела.
Рябоконь швырнул сумку об асфальт и мрачно уставился на поющую. Рубец его на правой щеке заметно побелел.
– Ты что орешь, шкура?
– прошипел он. Песнь оборвалась.
– Имеешь умысел на нарушение общественного порядка?
– Да ить и не ору я вовсе, а как по правде хочу, - струсившая торговка быстренько вернулась к прозе.
– Кто цветы дал?
– не сводил страшного, злого взгляда Рябоконь.
Старушка боязливо "стрельнула" в сторону отрешенного от действительности Тариэла.
– Никто не давал. Свое, - еле слышно, но упрямо повторила она.
Рябоконь прикинул, что можно выжать из той паскудной ситуации, в какой оказался. Повел головой, подавляя загулявший по рядам ропот:
– Что? Игрища веселые с органами затеяли? А ну, вы, оба два, сюда!
Патрульные сержанты, которые при виде обэхээсника попытались незаметно улизнуть, вынуждены были вернуться.
– Куда смотрите, раззявы? Пьяные торгуют. Ее, курву, в вытрезвитель надо, а она в рядах буянит.
– Сергей Васильич, да ить сто грамм всего, - задохнулась торговка.
– И с памятью чего-то на почве хронического алкоголизма. А нам советский торговец трезвым нужен. Лечить будем, - пообещал Рябоконь, подозрительно оглядывая остальных. Остальные, впрочем, давно уж энергично спрыскивали свои букеты и глядели на власть предельно честно и лояльно.
– Тащите ее в отдел и оформляйте протокол по пьянке, - принял решение Рябоконь.
– Чего?! Да что ж это, бабы?!
– взвизгнула старуха, ухватив за рукав ближайщую к ней полнолицую, с неестественно поблескивающими глазами хохлушку.
– И не вступитесь?!