Милицейская сага
Шрифт:
– А может, подождем, Петрович? И с нами? Мы там для тебя свежий экземплярчик припасли.
– Не, не!
– сконфузился Лисицкий.
– Это по вашей части, по молодой. А наше дело стариковское - работать, работать и работать. Обеспечивать вам светлое будущее.
И без паузы, показывая, что сказанное - не более чем шутка, удрученно вздохнул:
– Хотя изредка и отдыхаем. Так что в другой раз подгребу. Да вот хоть с Виталием. Ну, хоп!
Заговорщицки подмигнув всем разом и оставив за собой шлейф обаяния, маленький опер захлопнул дверь лаборатории жестом капитана
Виталий же, спохватившись, глянул на часы и предвкушающе улыбнулся - он уже придумал спич, который произнесет по поводу утверждения Тальвинского в новой должности.
8. Хмурый Андрей Тальвинский вышел из здания УВД и остановился на крыльце, колеблясь, возвращаться ли в райотдел. Или - гори оно огнем - перейти площадь и накатить демонстративно сто пядьдесят в популярной среди ментов рюмочной - прямо под окулярами управленческих окон. За очередное несостоявшееся назначение!
От пережитого на аттестационной комиссии унижения и, главное, от краха надежд, которыми жил последний месяц, его то и дело потряхивало. А может, и вовсе пора написать рапорт на увольнение, да и закончить с этой незадавшейся милицеской эпопеей? В адвокатуре хуже не будет. Хоть деньги в кармане появятся!
– Погодите! Вы Тальвинский?
– остановил его выскочивший следом незнакомый капитан с повязкой дежурного по УВД.
– Хорошо, что догнал! Начальник следственного управления Сутырин передал, чтоб вы срочно к нему поднялись.
– Какая уж теперь срочность?
– буркнул, неохотно возвращаясь, Андрей. По правде, после случившегося никого из прежних своих руководителей видеть ему сейчас не хотелось.
– Разрешите?
Не услышав ответа, Тальвинский прошел по ковру и остановился посреди объемистого, обшитого мореной доской куба.
Сидевший за столом человек в штатском читал лежащий перед ним текст, увлеченно прочищая ухо остро отточенным карандашом.
– Ну, так в чем дело?
– в голосе хозяина кабинета звучало легкое раздражение отрываемого от дела человека.
– Товарищ полковник, майор милиции Тальвинский прибыл по вашему приказанию.
– Прибыл - припрыгал, - забормотал, чиркая по полям, сидящий.
– По моему, как я слышу, при - ка - занию.
Он с разлету поставил подпись и оторвался от бумаги.
– Ба, Тальвинский. А чего выстаиваешь? Не в очереди. Проходи, садись. Не чужой пока.
Его округлое, с широкими порами и оттого как бы промасленное лицо излучало доброжелательное любопытство.
– Как дела?
Андрей хмыкнул: за двадцать минут перед тем они виделись на аттестационной комиссии.
– Не жалеешь, что ушел тогда от меня?.. А, ну да, - Сутырин словно припомнил.
– Сам, брат, виноват. Так говорю или нет?
И начальник следственного управления области испытующе осмотрел неразговорчивого посетителя. Что-то прикинул.
– Вижу, ничего ты так и не понял. Я думал, тебя хоть район пообтешет, приблизит, к слову сказать, к реалиям наших будней. Последняя
– К докладу готовлюсь. Такое, брат, занудство. А куда денешься? Первые люди будут. Надо, знаешь, показаться... Что ты на мне все разглядываешь? Блох, что ли, ищешь?
– Перхоть, - предплечья полковника Сутырина были густо обсыпаны жирным белым конфетти.
– Нахал ты, братец, - Сутырин легонько побил себя по плечам.
– И появилась-то недавно. Пробую вот себарином.
– Говорят, банфи помогает. Венгерское.
– Поищу... Стало быть, все обиду вынашиваешь? А напрасно, между прочим. По справедливости получил. Самостиец! Повторись - и еще бы добавил!
– Не сомневаюсь. Товарищ полковник, у меня там срочная работа по уголовному делу.
– Подождет твоя работа, - Сутырин жестом приказал оставаться на месте.
– А ведь не любишь ты начальство, Тальвинский.
– Товарищ полковник, сроки поджимают.
– Отставить!
– Сутырин с неожиданной резкостью отпихнул из-под себя кресло.
– Нельзя было то дело по горпромторгу в суд посылать. Политически нельзя. Нецелесообразно.
– В уголовно-процессуальном кодексе такого термина нет.
– Там много чего нет. Да, наконец, я тебя попросил. Твой начальник. Да что я? Генерал попросить не погнушался. И чем ты ответил?
– Черной неблагодарностью.
– Э-э! А знаешь, кто ты есть?
– Сутырин будто только что сделал важное и чрезвычайно приятное для собеседника открытие и теперь приглашал оценить его прелесть.– Ты, брат, альфонс!
– Это в порядке служебной аттестации?
– Ну, точно!
– Сутырин даже головой покачал: и как это такая очевидная мысль раньше не приходила?
– И ведь что обидно? Сам же таким и взрастил. Ты сколько лет в управе просидел?
– Восемь.
– Во! И все подо мной. Я ж, как квочка, охранял вашу гребаную процессуальную независимость. Думаешь, на меня никогда не давили? Ого-го!
– он постучал кулаками по столу. Вообще руки, да и все тело этого увесистого, с животиком человека непрерывно совершали такие быстрые финты, что только по ним и можно было угадать в нем бывшего дриблера баскетбольной сборной города.
– Это для вас я фигура. А там!.. Об какие только ковры меня мордой не возили! А до вас разве докатывалось? Вот скажи, был случай, чтоб я кому-то диктовал?
– Не было.
Все, что говорил Сутырин, было правдой. Он мог бы сказать и куда больше. Например, когда против одного из следователей прокуратура возбудила уголовное дело о взяточничестве, Сутырин, несмотря на начичие косвенных доказательств, единственный из руководства не поверил и не отступился. Напротив, рискуя окончательно поломать и без того натянутые отношения с облпрокурором, бросился в Москву по старым связям и добился-таки своего: дело приняла к производству прокуратура республики, и через три недели все обвинения порушились, как костяшки домино. Кажется, после этого случая получил Сутырин лестную кличку "батяня".