Милицейская сага
Шрифт:
– Да отчепись ты, зараза!
– поспешно оторвала ее от себя та, не забывая при этом искательно улыбаться Рябоконю.
– Все на халяву хочешь. Вот и наварила!
– Катись, катись, пока остальных не трогают, - поддержали из дальних рядов.
– Ах, во как?! - поразилась старуха.
– Так-то вы, козлищи? Да вас самих пошмонать если... Може, рассказать?
Голос ее прервался, маленькое тельце, выдернутое, будто брюква из грядки, решительной рукой патрульного сержанта, метнулось к асфальту. И оббилось бы об него, если б не было подхвачено
– Горячий вы, Сергей Васильевич, - с легким сарказмом упрекнул Тариэл.
– А в вашей работе голова должна быть холодная. Так ваш зачинатель товарищ Дзержинский учил.
– Да пошел ты, - огрызнулся оплошавший Рябоконь. Но тут же взволновался, будто застоявшийся "на номере" охотник, уже отчаявшийся подстрелить дичь и вдруг увидевший ее перед собой. Изменился в лице и Тариэл.
Прямо на них, помахивая небрежно такой же объемистой спортивной сумкой и приплясывая, надвигался молоденький южанин. Был он в хорошем настроении, увлечен какими-то своими, очень приятными мыслями и оттого всю группу увидел лишь метров за пятнадцать. В полной растерянности застыл он на месте.
– А ну иди сюда, поросенок!
– подозвал Рябоконь.
Тот потоптался в нерешительности, беспомощно глянул на гневного - роли переменились - Тариэла, что-то прикинул, резко повернулся, готовясь рвануть в сторону, и... остановился. Сзади, в сопровождении двух парней, к нему спешил невесть откуда взявшийся Лисицкий.
– Старина Хассия!
– метров с десяти прокричал он, радостно улыбаясь попавшему в ловушку "подносчику снарядов".
– Чертовски рад тебя видеть! Что ж ты стоишь? Что ж не торопишься обнять своего старого друга Лисицкого?
Подойдя к тому, кого назвал Хассией, Николай восторженно потряс его за плечи.
– Уж и не чаял встретиться. А сумка у нас какая! Ну, какая. Все хлопочешь. Ни разу чтоб налегке. И что на сей раз?
– Да так, по дому, - Хассия бессмысленно попытался спрятать сумку за спину, но тут подошел Рябоконь и без всяких церемоний ее отобрал.
– Здорово, хрен. Приехал на заработки к дядьке Тариэлу?
– Да ну бросьте вы. Люди или нет? - сбивчиво заговорил Хассия.
– Всего и взял-то самолет окупить. Денег надо.
– Смотри-ка, бедный, - изумился Рябоконь, с особым наслаждением погружая руки в сноп гвоздик, которыми огромная сумка была набита доверху. Внутри, не сдержавшись, сжал он со всей силы пальцы, мстительно сминая и корежа подвернувшиеся стебли.
– Чего ж нам с Лисицким тогда говорить? Марш в отдел!
– Зачем в отдел? Не надо в отдел, - включился мрачный Тариэл, чутко отреагировав на слова Рябоконя о их с Лисицким бедности.
– Ну, что в самом деле? Ничего, в самом деле. Ведь разве теперь восьмидесятый? Для людей делаем. В свете, так сказать. Есть разрешение, нет разрешения! Ну, штраф заплачу. С квитанцией, без квитанции - как скажешь. А?
–
– задумался Лисицкий, быстро переглянувшись с Рябоконем.
– Заплачу, без разговора!
– захлопотал Тариэл, тянясь к выпуклому карману.
– Прямо здесь, как скажешь!
– Да ты никак спятил, - сделал страшное лицо Лисицкий.
– Совсем, видать, ополоумел. В отделе разберемся. Пойдем, дорогой. Я ж тебя в наших угрюмых северных краях лет сто не видел.
Обхватив Тариэла за объемистую талию, Николай нежно повлек вперед.
– Чайку выпьем, о политике похрюкаем, - завлекал он, лучась от удовольствия.
– Отделяться, может, надумали, - в голосе Рябоконя блеснула слабая надежда.
– Шутит Серега, - успокоил обидчивого южанина Лисицкий.
– Куда ж вы без нас? Без людей-то? Не кому будет облагодетельствовать, так с голоду опухнете.
И он ласково потрепал за щеку подвернувшегося Хассию.
– Мальчишку бы отпустили, слушай, - вяло попросил Тариэл.
– Чего с него? Студент. Случайно он.
– Случайно?
– задумался Лисицкий, притормаживая.
– Кто случайно? Этот хорек?!
– приготовился зайтись в праведном гневе Рябоконь.
– Это бывает, - особенным голосом произнес Лисицкий.
– Бывает?!
– Бывает, бывает. Просто - подвернулся человек. Помог по-родственному. Без корыстного умысла.
Под настойчивым взглядом Лисицкого у Рябоконя что-то провернулось.
– А ну да, бывает. Ладно, хрен с тобой, катись!
Оставив позади опешившего от крутых зигзагов судьбы Хассия, шумная от горячего южного говора приободрившегося Тариэла кавалькада двинулась в сторону райотдела - к облегчению затаившихся цветочниц.
Двинулся следом и подзабытый, впавший в тихое бешенство Мороз.
Все происшедшее было столь откровенно, что он едва сдерживал зубовный скрежет. А когда Тариэл попросил отпустить племянника - это челнока-то! Источника поставки!
– и Лисицкий на просьбу эту незамедлительно откликнулся и отпустил - без опроса, без документирования!
– надо быть законченным дураком, чтоб не понять причину невиданного этого гуманизма: взяточнику лишние свидетели ни к чему.
Особенно злили его теперь красивые слова об уважении к Тальвинскому, обернувшиеся готовностью быстренько сдать того же Андрея ради возможности взять в лапу. Котовцы хреновы!
Процессия зашла в обэхээсный дворик, где Лисицкий, прихватив нервничающего Тариэла, скрылся в фотолаборатории, а Рябоконь с Морозом в сопровождении двух внештатников-понятых ввалились в дальний кабинет, грубо проигнорировав грозный дорожный знак.
Швырнув в угол сумку, Мороз демонстративно отошел к окну.
– Чего невеселый?
– подметил Рябоконь.
– На тебя работаем!
– Вижу! Аж запарились.
– О, да ты телок!
– Но не лох! И, промежду прочим, не для того в ментовку шел, чтоб старух-цветочниц гонять да "черноту" ощипывать. Иль думаешь не знаю, как положено документировать?