Милосердие весны

Маляков Лев Иванович

ТИШИНА

На родимое поле Ничком упаду. Я теперь от него Никуда не уйду. За холмом шелестят Переплески зарниц, Надо мной косяки Улетающих птиц. Я шепчу, улыбаясь: — До майского дня! Не курлычьте, С собой не маните меня! И в мечтах о весне Незаметно усну, И во сне обниму Ту страну-тишину. И пойму, Как надежно мне В этой стране. Как в кольчуге, Лежу в полевой тишине.

«Деревья совсем одичали…»

Деревья совсем одичали, Последние сбросив листы. И негде приткнуться печали Среди городской суеты. Уеду

отпраздновать осень Туда; Где и в отпуск не ждут. Вечерние тени, как лоси, Тихонько к костру подойдут. В лесу у озерного плеса Всю ночь промолчу под сосной. Прогрохают гулко колеса По тряской дороге лесной. Ничем тишины не нарушу — Один на один у огня. Лишь сосны в открытую душу Глядят И врачуют меня. А угли мерцают, Мигают, По углям змеятся огни. Мне думать они помогают, Забыться помогут они.

«He черствеем душою с годами…»

He черствеем душою с годами, Я об этом сужу по себе. Удивленный, иду городами Иль гостюю в крестьянской избе. Вознеслась над рекою плотина — Воплощенье отцовской мечты. Выгибают могучие спины Из бетона и стали мосты. Провода убегают в деревни, Где весенняя нынче страда. Я иду современный и древний, Словно мне и года не в года. За широкой трудягой-рекою На просторных полях — зеленя, Где давно ли отец мой Сохою Обучал управляться меня. А теперь я и сам постигаю Неуемный космический век. Не стушуюсь, коль в солнечном мае С неба ахнет на голову снег. Любоваться плотиною буду, Восхищенья ничуть не тая. И на старую выйду запруду, Чтобы слушать всю ночь соловья.

ОДИН ЗА ВСЕХ

ВОЙНА ЖИВЕТ ВО МНЕ

Хочу того иль не хочу — Война живет во мне. Я по ночам во сне кричу — Я снова на войне. И снова полыхает Русь, Враги со всех сторон. И я никак не отдышусь, Из сердца рвется стон. До леса только б доползти — Накрыть проклятый дот! Но кажется, на полпути Фашист меня убьет. Огонь горит в моей груди, Пылает тридцать лет. Беда осталась позади, Но с сердцем сладу нет. Под вражьим дулом я молчу — На лбу холодный пот… Хочу того иль не хочу — Война во мне живет.

ПАМЯТЬ О ДРУГЕ

Летела пуля тридцать лет. Настигнут я — Пробито сердце. И надо мной чернеет свет… От памяти Куда мне деться! Лежу я, Вдавленный в песок, Крест-накрест болью перехвачен… И надо мною колосок Склонился, Будто наудачу. Вот-вот осыплется зерно, Налитое немой тревогой. И все, что было так давно, Придвинулось — рукой потрогай. Горит (В бреду иль наяву?) Родная наша деревенька. Пробитый пулею, В траву Навек упал приятель Сенька. Незатухающая боль Меня — Как на огне бересту. Песок в глаза метет, как соль, И разъедающе, и остро. Мой друг не встанет, хоть кричи, — Зашлась душа недетской болью… Летят тридцатые грачи Над Сенькиным немым раздольем.

ОДИН ЗА ВСЕХ

Промерзла, Стала каменной земля, Насквозь пропахла гибельным тротилом. Мне думалось: Нужна какая сила Израненные возродить поля! Своим дыханьем грели мы окоп, Чтоб зеленели будущие травы. Не ради орденов, Не

ради славы Мы шли на верную… Однако стоп! Хотел я не о том. Меня опять Сюда приводят памятные тропы. Здесь не тротилом — Вызревшим укропом И чем-то вечным можно подышать. И помолчать, И снова вспомнить тех, Кто отстоял в огне родную землю. Я всей душою сущее приемлю Теперь один, Один за вас за всех.

ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

С чего бы это? Через тридцать лет Передо мной мишенями всплывают Фигуры в касках, заслоняя свет. И солнце эти каски заслоняют. С чего бы это? Через тридцать лет Плечом я слышу выстрела отдачу. Снаряды кончились, Патронов нет. Мы пятимся в болото наудачу. С чего бы это? Через тридцать лет Смертельной схватки я не позабуду. Враги вокруг. Спасенья больше нет. Надежда на гранату и на чудо. С чего бы это? Через тридцать лет От вражеской я вздрагиваю речи. Подумать только: Через тридцать лет Нас та война корежит и калечит.

ПАМЯТЬ

Прошли сквозь гиблые огни, По ноздри пороха хлебнули… Подумать только: наши дни Отсчитывали вражьи пули. И вот гремит последний бой. Мой друг — Ничком на черном поле… Мне слышится: «Ура, за мной!» — Погибшего святая воля. И я вскочил, Встречать готов Штыком атаки лобовые… Он не вернется больше в Гдов, Где льны, как небо, голубые. Там ждет его который год Девчонка с затаенной грустью. Но он к невесте не придет И не сыграет нам на гуслях. В победный день его родня Не ахнет от веселой пляски, И не тянуть ему бредня По ласковой озерной ряске. И нам не знать его сынов, Не ведать миру их свершений. Осиротел старинный Гдов На много-много поколений. Живущий ныне, Не забудь — Какие мы несем утраты! Который год мне давят грудь, Как бревна, думы в «три наката».

У КОСТРА

Думы уползают, как паром, По волнам годов в иное лето. Наша дружба давняя согрета Партизанским памятным костром. Сердце выжгло горечью дотла — Нам невольно у огня молчится. Машенька — предвестница-синица В январе желанного тепла. Улетела не за океан, Сгинула в немецком гарнизоне… Не горит костер, от боли стонет. Всхлипнув, Пригорюнился баян. Ты ль не говорила: Будем жить! Не ошиблась веселунья наша. Мы на тридцать лет сегодня старше, Но тебя не можем позабыть. Посидим у нашего костра, Не пугая громкими словами Память о былом… Побудешь с нами, Маша — медицинская сестра.

АРТИСТЫ

Откуда что бралось — не знаю: В четырнадцать артистом стал. Ходил у пропасти по краю, И город был — Как страшный зал. А в зале — Вермахта солдаты, России лютые враги. Играй, покуда нет расплаты, Но оступиться не моги. Изображал я простофилю С котомкой драной за спиной. Тот путь актерский был извилист, Оплачен дорогой ценой. На сцене смерть подстерегала За каждый наш неверный взгляд. Гремели выстрелы из зала, И не было пути назад. И все-таки мы узнавали, Скупив эрзацы-табаки: Сгрузились в Пскове на вокзале Вчера эсэсовцев полки. Мы успевали мимоходом Число орудий сосчитать… Как с того света, Из похода Встречала дома сына мать. Откуда что бралось — Не знаю, Я в той игре бывал старшой. Ходил у пропасти по краю, Чтоб жить С распахнутой душой.