Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
Он ел блинчики и смотрел через стеклышки веранды — мир был разноцветным.
— У тебя все есть, — говорила бабушка, — ничего не проси, никому не завидуй, никогда не жалуйся.
Никогда ничего он не просил для себя — он просил для гармонии.
Для гармонии чека аристократа не хватало, и он поплелся к Бирштейну. Его успокаивало одно — Бирштейн на скрипке играть не мог — недавно ему отметили девяностолетие, и у него был легкий Паркинсон. Старик сидел,
— С какого года болеете Паркинсоном? — поинтересовался он.
— Я?! — испугался Ари, — я здоров! У меня нет Паркинсона.
— Зачем же вы пришли? — удивился старик.
— Сольное выступление.
— Без Паркинсона? — недоумевал Бирштейн.
— К сожалению. Разве с Паркинсоном можно играть?
— Еще как, — ответил старик и ловко сыграл польку — пиццикатто, — вам не кажется, что пиццикатто написаны именно для больных Паркинсоном?
— Никогда не задумывался, — сознался Ари.
— А вы подумайте! Значит, у вас его нет?
Ари развел руками.
— Простите, — сказал Бирштейн, — я помогаю только несчастным с этой болезнью. Я построил клинику в Заире, госпиталь в Куала — Лумпур. Вы не бывали в Куала — Лумпур?
— Не приходилось.
— Всюду мои таблички «Эту клинику построил Бирштейн».
Как появится Паркинсон — заходите.
Бирштейн покатил на кресле. Аудиенция была закончена.
— У меня гастрит, — закричал вдогонку Ари, — запущенный гастрит не может помочь?
— Гастритом занимается Рапопорт, — ответил Бирштейн, — он вас отправит в Шри — Ланку.
— Зачем? — встрепенулся Ари.
— Там у него клиника и табличка: «Эту больницу построил Рапопорт».
— Нет, нет, в Шри — Ланку не поеду, — твердо сказал Ари, — я плохо переношу жару.
Старику Бирштейну вдруг стало жаль Ари.
— Милый, — сказал он, — помогите-ка мне достать из кармана чековую книжку.
— С какой целью?
— Чтоб вписать туда пять тысяч. Уже довольно долго мне трудно писать сумму прописью.
— Вы решили пожертвовать на концерт? — спросил Ари.
— Как потенциальному больному Паркинсоном, — объяснил Бирштейн.
— Пардон, но у меня его не будет! — твердо возразил Ари.
— Почему? Вы еще такой молодой, — успокоил Бирштейн, — у вас все впереди.
И Ари почувствовал, как у него задрожали руки.
— Ну, что я говорил! — в глазах Бирштейна стояли слезы радости, — только не забудьте повесить это. — Он протянул Ари табличку: «Больница построена на деньги Бирштейна».
— Я — скрипач, — напомнил Ари, — солист.
— Тогда не забудьте мое имя на
Ари вернулся к себе, подождал, когда перестанут трястись руки и сделал яичницу. Ему все осточертело. Уже давно, через какие бы окна он не смотрел, мир казался серым. Хотелось все бросить, поехать на северное взморье, сесть под сосну, на дюне и слушать, как поет море. Чтоб было ему лет двадцать, мама играла Шопена и бабушка на деревянной веранде готовила блинчики. Он почувствовал сентябрьское солнце своего детства, сильный запах хвои и шорох песка.
Ари отодвинул яичницу и вышел. Сосед в шортах стриг траву.
— Вы, кажется, ищите деньги на концерт? — спросил он.
— В дыре всегда все всё знают, — раздраженно подумал Ари.
— Допустим, — ответил он.
— Пойдите к Абу — Мусса — посоветовал он — арабский магнат, владелец скважин.
— К владельцу скважин не пойду, — ответил Ари.
— Абу — Мусса особый араб, — продолжал сосед, — это араб, который любит евреев. Особенно евреев — скрипачей.
Ари потянулся к Абу — Муссе. Крыша его дома напоминала купол мечети, из мавританских окон доносилась арабская мелодия.
Слуга — негр принял Ари и попросил подождать — Абу — Мусса молился.
Ари ждал в салоне, под большим портретом Магомета. Все было застлано коврами, на бронзовом столике стоял кальян.
Абу — Мусса появился неожиданно, огромный, в белом бурнусе и в носках.
— Селям Алейкум, — произнес он сладко.
— Алейкум — селям, — ответил Ари.
— Прощу прощения, что заставил ждать. Мы, арабы, молимся пять раз в день.
— Аллах — Акбар, — философски ответил Ари.
— Немного исламского бальзама? — спросил Абу — Мусса, наливая кофе, — напиток, открытый арабами. Очищает мысли и приближает к Аллаху.
Абу — Мусса пристально смотрел на Ари, взгляд был тяжел.
— Восток, — подумал Ари, — пустыня.
— Вы меня не узнаете, маэстро? — произнес вдруг Абу — Мусса.
Ари вгляделся в лицо бедуина.
— Н — нет, — выдавил он.
Абу — Мусса взял скрипку и тяпнул ею по голове Ари.
— А сейчас?!
И Ари вспомнил — бедуин в бурнусе был его однокашником Семкой Цвеем. Семка бил его скрипкой по голове и смычком по шее. Тех, кто играл на виолончели, он трахал виолончелью. Зельдович играл на контрабасе…
Потом его водили к психиатру…
— Он не должен был выбирать такого инструмента, — печально сказал Абу — Мусса и затянулся кальяном. — Паганини пришел за долларами?