Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Оставьте себе, — сказал сын, — выпьете за Бабеля.
— Вы откуда? — поинтересовался нищий.
— Из Лос — Анджелеса.
— Хороший город, — сказал нищий, — богатый город, почти Танжер…, — и, бормоча что-то на иврите, потащился к воротам.
Время тянулось. Плыли облака. Что-то пел юный тополь.
В отдалении, у свежевырытой могилы, толпились люди в смокингах, длинных черных платьях. Темнели зонтики.
Вновь появился нищий.
— Крупнейший психоаналитик, — он указал в сторону толпы, — ранние психозы, астрология и сексуальная совместимость, мрачное видение мира. Умер от …, — он запнулся, — 20 шиллингов за информацию — не много?
— Я все еще беженец, — сказал Эйнштейн.
— А господин из Лос — Анджелеса?
— Не люблю повторяться, — сказал сын.
— Плохой город, — начал нищий, — бессердечный город, хуже Танжера… От чего умер господин Бабель?
— От жизни, — ответил сын, — с вас 50 шиллингов за информацию.
Нищий затрусил к свежевырытой…
У ворот кладбища затормозило такси. Из него выскочил раввин — молодой, высокий, стройный, и по — спортивному побежал к сыну.
— Вы заготовили, что я вас просил? Мое слово о покойнике? Быстро, быстро.
Бен Кохба достал сложенный лист бумаги.
— Не знаю, может быть не очень хороший перевод.
— Вы здесь все указали — заслуги, добродетели, чем он был ценен для вас, для мира, для евреев? Я же его не знал…
И, не дождавшись ответа, поскакал вслед за нищим.
Там уже ждали. Раввин извинился за опоздание, что-то пробормотал об антисемитизме таксистов, сделал трагическое лицо, достал бумажку и начал надгробную речь.
— Это был самый веселый человек, — сказал он, — он смеялся всегда. Он смешил народ. 170 миллионов. 240! Потом двести пятьдесят…
В толпе начался шорох. Никто ничего не понимал.
Покойник был всю жизнь мрачен.
— Он никогда не улыбался, — сказала дама в вуали.
— Какие сто семьдесят миллионов?
— От него выходили со слезами.
— Ш — ша! — зашикал шамес, — надо уважать память покойного.
— …Смех, — продолжал раввин, — было единственное, во что он верил. «Мир, — говорил он, — уцелел, потому что смеялся». И он смеялся — над тиранами, идеологией, историей, географией…
— Когда? Где? Кто видел его смех?! — вопрошала дама в вуали.
— Возможно, он загнал его в подсознание? — спросил сосед.
— Ш — ша! — сказал шамес, — давайте уважать память покойного.
– ,, — и он просил, — вещал раввин, — когда он умрет, чтоб мы смеялись.
— Во — первых, оставил… — возмутилась дама.
— Он оставил нам завет радости! — продолжал раввин. — Смейтесь, люди! — призывал он, — смейтесь и радуйтесь!..
— …А, во — вторых…
Но ее никто не слышал. Все уже смеялись — никто не посмел нарушить последнюю волю усопшего.
— Смейтесь, — шептали даме, — неудобно, все смотрят.
— Но я никогда не смеялась.
— Это особый случай, — объясняли ей…
Волны смеха доносились до Кохбы с матерью и Эйнштейнов, потом хохочущая процессия прошла мимо них, расселась по лимузинам и умчалась.
Громче всех смеялась высокая дама в черной вуали. Ее золотые серьги раскачивались, и смех еще долго доносился уже откуда-то с Дуная…
Высоко поднимая колени, к ним бежал раввин.
— Начинаем, — повторял он, — начинаем, — и принялся считать присутствующих: айн, цвай, драй… нет, минуточку, — он принялся считать снова, — айн, цвай, драй… Драй?! Всего три человека?!
— Почему три, — спросила Эстер, — нас пятеро! Почему вы не считаете фрау Эйнштейн и меня?
— Фрау Кохба, — сказал раввин, — с каких это пор вы стали мужчиной? Мне надо десять мужчин, чтоб составить миньян. Без миньяна мы не можем начинать, без него мы ничего не в праве делать, а миньян — это не парламент! Туда женщины не входят. Мне надо десять мужчин — он вновь принялся считать — айн, цвай, драй, — появился шамес, — фир!.. Еще шесть, шесть!
И вновь, непонятно откуда, загадочно и тайно, прошелестел смех. Вдали замаячил нищий. Он опять что-то жевал.
— Тридцать шиллингов — и будет еще пять, — сказал он. — Я могу зайти в бухгалтерию?
— Хорошо, что напомнили, — обрадовался раввин и стал кричать в сторону конторки, — бухгалтер Гросс! Герр Гросс!
— Не надо кричать, ребе, — сказал нищий, — я зайду за деньгами в бухгалтерию и приведу.
— Вы зайдете после панихиды, — уточнил раввин.
Появился Гросс — маленький, округлый, в кипеле.
— Оставьте меня, наконец, с цифрами, — сказал он, — я не понимаю, кто я — бухгалтер или постоянный член миньяна?
— Я тоже всегда в миньяне, — вставил нищий.
— Вам за это хотя бы платят! — парировал Гросс.
— Хватит спорить! Довольно! — прервал раввин. — через час я уже должен быть там, — он указал куда-то в сторону юго — запада, — ищите недостающих членов!!