Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Не надо, — сказал Кохба, — взгляните в их глаза, Эйнштейн. Вся боль нашего народа. Века гонений, изгнаний, инквизиция. Вы видите в них костер инквизиции?
— Я вижу, — ответил Эйнштейн, — но я бы все-таки спросил.
— Послушайте, Эйнштейн, если вы читали описания древних хабиру, — евреев, живших в ХIII веке до нашей эры и завоевавших Ханаан — так это они. Это хабиру, Эйнштейн!
— Возможно, они и хабиру, но я все-таки спрошу, на всякий
— Я извиняюсь, вы сами откуда будете?..
Хабиру подняли большие черные глаза, отодвинули черный кофе.
— Из Израиля, — сказали они.
— Братья, — сказал Эйнштейн, — не найдется ли у вас часа, чтобы проводить в последний путь отца этого молодого человека. Он ехал в Израиль и не доехал…
В глазах хабиру заблестели огни.
— …он хотел жить с вами, на одной земле, братья, под одним небом. Вы где живете?
— На территориях, — сказали хабиру.
— И он хотел туда же! — воскликнул Эйнштейн.
— Что? — вскричали хабиру.
— Да, он хотел в самый опасный уголок! Он хотел быть на передовой, писать с автоматом за спиной, вместе с вами по ночам охранять свой дом, землю предков, он не позволил бы этим хозейрем швырять камни в детей,
женщин, стариков!
— Берегитесь! — крикнул Кохба.
В голову старика полетели чашки, пепельница, сахарница, полная песка.
— Интифада победит! — орали «хабиру».
— Сын Бабеля, пригнитесь, — сказал Эйнштейн, — у них в запасе горшок с геранью.
— Мне все равно, — сказал Кохба.
Герань пролетела рядом.
— Если мир — идиот, не будьте хотя бы идиотом вы! — сказал Эйнштейн. Он выхватил из штанов «Мальборо» и швырнул пачку в «хабиру».
— Я был минометчиком, — кричал он, — они у меня получат, эти хозейрем!
— Интифада бессмертна! — орали «хабиру».
— Запустите в них чем-нибудь, — просил Эйнштейн, — я видел у вас трубку…
— Пойдемте, — сказал Кохба, — пойдемте. — У меня умер отец…
— Простите, сын Бабеля, — сказал старик Эйнштейн.
Они пошли на Опернграссе. Громыхали трамваи на Ринге, деревья уже распустились, в парке все так же играл Моцарт.
— Хозейрем, — повторял старик Эйнштейн, — новая пачка. 25 шиллингов… Половина пособия!.. Чтоб они сгорели!
— Как вы думаете, что нам играет Моцарт? — спросил Кохба.
— Моцарт нам играет Фрейлахс, — сказал Эйнштейн.
Они сели и молча смотрели на белый памятник.
— Вы мудрый, Эйнштейн, — сказал Кохба, — вы старый и мудрый. Скажите, зачем миру столько абсурда?
— Сын Бабеля, — вздохнул Эйнштейн, — Моцарт кончил свой Фрейлахс и я вам могу сказать: с чего вы взяли, что со старостью обязательно приходит мудрость? У меня, например, со старостью пришел радикулит…
Сейчас казалось — смех исходил из Моцарта.
— Вы знаете, — произнес Кохба, — у меня такое ощущение, что отец не умер. Что он где-то сидит и пишет этот рассказ — рассказ, который сегодня разыгрывается на наших глазах. Я вижу рассказ, который он сейчас пишет…
— А кто вам сказал, что это не так? — неожиданно ответил Эйнштейн. — И забудьте вопрос «почему»? Даже в Торе нет «почему».
— Почему? — спросил Кохба.
— Думайте о том, что можно понять… Думайте о миньяне — десять человек, евреев, мужчин…
За решеткой затормозило такси. Из него выскочил бухгалтер Гросс и начал кричать через прутья решетки.
— Где вы шляетесь? Я ищу вас по всей Вене — для миньяна не хватает двух человек.
— Мы же их как раз ищем, — ответил старик Эйнштейн.
— Да вас не хватает, вас! — вопил бухгалтер, — мы уже всех нашли.
Он запихнул их в такси. На заднем сиденьи кто-то сидел — это были двое «хабиру».
— Арабы! — закричал старик Эйнштейн, — это арабы!
— Ша! — успокоил Гросс, — посмотрите в их глаза- печаль, инквизиция, века гонений. Вы видите пламя костра?
— Я его очень хорошо вижу, — сказал Эйнштейн.
— И потом — вы хотите похоронить отца, герр Кохба?
— Что же вы молчите, сын Бабеля, — махал руками Эйнштейн, — это же чистейший абсурд!
— Все правильно, — сказал Кохба, — так должно было кончиться. Это папина концовка. Это его почерк. Он где-то сидит и пишет. «Хабиру» еще закидают миньян камнями. Это будет репризой…
— Не несите ерунды, — Гросс нажал на газ, — это члены миньяна… Машину подбрасывало, Эйнштейна кидало на «членов».
— Отдайте сигареты, хабиру, — сказал он.
Те вежливо протянули пачку.
— Тут не хватает трех сигарет, — сказал Эйнштейн, — отдайте сигареты!
— А вы отдайте кофе, — сказали «хабиру», — в чашках был кофе.
— Нет, — протянул Эйнштейн, — я, кажется, поеду в Израиль! Я, кажется, возьму в руки ружье!..
— Сначала миньян, — попросил Гросс.
Они приехали на кладбище. Солнце садилось, становилось холодно, у ребе в руках уже была бумажка.
Все встали у гроба, ближе всех — «хабиру».