Мир-за-кромкой
Шрифт:
В тесной комнате висело большое зеркало, старое, как мир, в деревянной резной раме с удобной полочкой. Полгода назад оно было мутным, пыльным и ужасно несчастным, но заселившиеся в комнатку девушки вернули старинному зеркалу достойный вид. Они привыкли, чтобы всё кругом было верно, чисто, качественно и до конца. Девушки называли себя сёстрами и были очень близки, они знали друг друга с детства и прошли вместе нелегкий путь, и от того каждая считала своим долгом позаботиться о подруге. И главным, а значит непреложным, пунктиком в такой заботе считалось утаивание страшных тайн друг от друга, у каждой за сердцем весел груз не рассказанной истории, которую рассказать было бы
Длинное коричневое платье цвета грязной лужи было мне велико: на талии оно висело где-то рядом, криво приминаясь серым передником; с плечами у него отношения вообще не ладились, да и такую длину с трудом можно было назвать удобной. К тому же я ужасно привыкла к брюкам, к любым. Неполные четыре года в академии наложили свой отпечаток. Там я была не леди, но воином. Теперь превратилась в служанку. Дверь скрипнула и появилась Астрис. В ненавистном жёлтом полумраке её черты заострились, придавая девушке немного враждебной таинственности. Великие боги, она выглядит такой измождённой! Как совестно… Ведь в этом моя вина. Зачем было тащиться в эту грязную глушь?! Не столь именитый, но всё же знатный род Плэм никогда не мыл полы в захудалом трактире. Я-то ладно. Мне не привыкать.
– Ты снова была у него? – мой голос прозвучал устало и пусто. Каждый день, отработав у Черива, она отправлялась в местную пародию на лазарет. Прошло уже несколько декадных циклов, а во многих сёлах ещё белели парусины крыш этих страшных шатров, где бедняги—солдаты домучивали последние дни. Я только раз ходила туда вместе с ней, но не выдержала и часа. Знаете, дело не в запахах подгнивающей плоти, булькающей хвори, дешевых лекарств, больше похожих на стиральный порошок и недопитый самогон, и травяных сборов, от которых всюду летает моль. И буро-алые пятна тут не причём. Даже женщин, усталых осунувшихся женщин с огромными жестяными тазами, в которых поласкаются грязное бельё и старые бинты, я не боялась и мутной бурой воды, стекающей вниз по земляной немощеной улице, тоже. Меня убивали чувства. Уныние, злость, безнадега. Эти печальные потерявшие смысл глаза, стоны… Не так сильно. Кто—то уже не хотел жить, кто-то просто хотел домой. Домой! Понимаете, домой… Туда, туда, где этого всего нет, где отрубленные ноги – просто сон, глупый-глупый дурной сон! Сон! Сон… Где твоих товарищей не резали, не поджигали, не… А ведь дома нет. Нет его, чёрт побери! Он сгорел, сгорел в адском пламени чужой алчности. Больше нет улиц. Нет театра. Нет синего козырька с красной губастой рыбёхой. И усадьба Плэм сгорела. Мы видели угли… Угли и огонь.
Мне стало вдруг так душно, и сладко—гнилостно тошно. А люди сновали между коек. Я даже стоять там не могла. Меня трясло, как сломанную берёзку в ливень. Голова плыла в мутно—склизком тумане.
– Как всегда. Ему уже лучше, – звонко и чуть устало ответила Астрис. И её голос вернул меня к жизни. Всё та же комната. Я стою здесь, перед зеркалом, а никак не там. В отличие от меня Астрис справлялась – моя подруга училась на медика. И ей, можно сказать, повезло больше других – ровные четыре года из десяти, остальным из нашего набора досталось только два с половиной курса специальности. Медики нужны всегда, а в военное время тем более. Это архитекторы никому даром не сдались. – Я прикупила на рынке немного сушеной вишни. И отрез зелёного льна, можно сшить по юбке, всё лучше этого тряпья! – Астрис презрительно потеребила подол моего платья. Она здесь, и я снова могу дышать. Юбки, вишня – слава богам, ты появилась. Может мне стоит тоже загреметь к вам в «лечебницу», будем видеться чаще? – Посмотри: как думаешь, на две хватит?
– Вполне, –
– А как твой день… – девушка не договорила и удивлённо уставилась на ножницы в моих руках. В жёлтом свете керосиновой лампы ржавчина на них отдавала чем—то кровавым. – Что ты…
– Меняю стиль, – я перебила её. Невежливо знаю, но отвечать нет сил. И если я не сделаю это сейчас, потом просто не решусь.
– Не смей отрезать косу!
«Не жалей меня», – пронеслось в голове, но в слух я сказала другое:
–Твойревил скоро придёт в себя. И я не собираюсь задерживаться здесь больше, чем нужно. Это ужасное место.Хватит вам, миледи Плэм, намывать полы! Ты ни в коем случае не прислуга!
– Ты тоже.
Если бы… Но я промолчала:
–Пора выбираться. А значит, нам нужны деньги. А того, что у нас имеется, вряд ли хватит. На еду, проводника и проезд до Верных да, но после мы останемся ни с чем. А волосы сойдут на парики.
–Это ужасно. Давай продадим доспех, – девушка пнула изумрудные латы под кроватью, тем самым обидно потревожив мышь, – К чему он мне теперь?
– Нет, мы не продадим твои латы! —это решено. Мой доспех пришлось оставить, нодля Астрис я того же не допущу. Портняжные ножницы щелкнули, и толстая длинная коса упала мне в руку.
***
—У кого-нибудь остались спички, огниво?
Все собравшиеся дружно покачали головой.
–Эм-м, ну мы как бы взяли огненного барона, не припоминаете, милорд Ремир? – негромко поинтересовался Аурр, его лицо просто сияло глумливой улыбочкой.
– Да-да, милорд покажите нам настоящую магию, – таким же тоном добавил Рей.
А вот это уже было зря. Огненный барон злобно сверкнул глазами, топнул ногой и, передернув плечами, так что бы его алый плащ театрально взметнулся за спиной, принялся что—то невнятно бормотать. Послышался сдавленный щелчок, и Рей с Аурром разразились истошным воплем.
– К-к-какого Зюта?! – завопил проводник, отчаянно тряся руками. Но видимо, последнее помогало мало. Несчастный Аурр вскочил судорожно, огляделся по сторонам и принялся отбивать кисти об землю, попутно бранясь и тихонько мыча сквозь зубы.
–У-убери, – жалобно завыл блондинчик, посматривая то на барона, то на Астрис огромными округлившимися от ужаса глазами. Мечница недоуменно шептала заговоры, водя ладонью по воздуху, но это вовсе не помогла. Астрис совершенно не представляла, что происходит. Художник, на которого, цепляясь за последнюю искорку надежды, также посматривал Рей, с загадочной улыбкой отвернулся к ослу.
– Ремир?! – девушка не выдержала. – Если это твоих рук дело, прекрати немедленно!
Барон полоумно усмехнулся и, узрев спокойный кивок Художника, закатил глаза, небрежно развёл руками и демонстративно щёлкнул. Ругань, стоны и печальные взгляды тут же прекратились.
– Ты что вообще творишь, скотина! – взревел Аурр, тревожно осматривая свои руки. На что Ремир, последовав своей излюбленной манере, расхохотался:
–Спокойно, это просто мираж, – как ни в чём небывало заявил он.
– Мираж?! Мои руки горели, сволочь! – заорал разгневанный проводник, – Я не нанимался терпеть ваши садистские шуточки! Проявите хоть немного того чванливого благородства, коим вы так гордитесь, и извинитесь в конце концов! Милорд, – ядовито добавил он.
– Вы же сами хотели огненного барона? – пожал плечами тот.