Мириад островов

Мудрая Татьяна

— Орри, — пробормотала Галина и удивилась, до чего писклявый стал голосок. — Я слышу.

— И не сошла с ума, как все вы прочие, — отвечает решительный мужской голос. Рауди. — Это первый урок: не иди в атаку при внешней видимости угрозы. Нередко спасают не закрытость и логика, но открытость и противоречие.

— Рауд, тебя не понимаю.

— Поймёшь. Запомнишь и чуть погодя поймешь. Одиночные рутенцы, если они не годны для нашей земли, проламываются напрямик через тела Дев и гибнут. Оттого, наверное, в Верте и стало так много зимы, льда и снега.

Галина по-прежнему думала и чувствовала как

сквозь ватное одеяло, но на этих словах дёрнулась:

— А остальные наши? Они же хотели с саблями…

— Духи пропустили всех. На границе они не губят — только отталкивают. Другое дело — куда. И с какой стороны зыбучих песков ты после того оказываешься.

Авантюра тринадцатая

Грот возник в её уме как бы из слов Рауди, но был явно не хрустальный. И обитал в одном из здешних Полых Холмов, несмотря на двойное созвучие с трилогией Мэри Стюарт, вовсе не Галапас и не эльф, а кое-кто попроще.

Первое время Галина едва могла голову повернуть на подушке, оттого ясно видела лишь потолок — высокий свод, исковерканные, грубые складки породы, прикопченные дымом из очага. Милосердные голоса вытаскивали из-под спины грязное тряпьё — она так и не рассмотрела, кто за ней подчищал. Постилали, подтыкали свежее. Приподнимали голову и подносили к губам поилку с носиком, в которой было нечто вроде жидкого пресноватого киселя. Тихо переговаривались вдали от изголовья.

Чуть позже ей показался и очаг, с известной искусностью заделанный под камин: над притиснутым к стене кострищем — нечто вроде термитной кучи с широким боковым отверстием и узким верхним, откуда как раз и выбивался клубами дым — дезинфицировал воздух, как в русской чёрной бане. Дрова без затей валили на площадку, котелок с варевом подвешивали на треноге, когда уже угли прогорят. Возился со всем этим коренастый мужик с окладистой бородой — поверх седоватых косиц на нём была простая суконная тафья, крестообразно обшитая шнуром, как у мингрела.

— Ты кто? — спросила она шёпотом, когда мужик поднёс ей очередную чашку. — Хозяин?

— Пещерный житель. Икрам моё прозвище.

— А остальные? Ушли или…

— Прочие в других пещерах поместились. Вместе со своей скотиной. Куда им без тебя двигать?

— Позови.

— Погодишь, ледаща. И без того теснятся вокруг, не так помогают, сколько путаются. Только мигни — со всех концов понабегут.

— Как это меня припечатало. Перед товарищами неловко.

— Неловко без шаровар в седло лезть — причинные места натрёт. А ты для всех пришлецов спасительница, они тебе как богине молятся за то, что осталась цела. Сесть отважишься?

Подбил подушки повыше, утвердил в них.

— Теперь быстро на поправку пойдёшь. Уж я-то знаю, прежней гильдейской науки не растерял.

— А кем ты был, Икрам?

— Мейстером, если слышала и не забыла. Приговоры исполнял. В Сконде это служба воинская, хоть и скимитар мой поширей всех ихних. Почётная.

— Почётная? То-то в отшельники с неё захотелось. Помню я те твои слова.

— Помнишь, — кивнул он, отнимая от её губ опорожнённую чашку. — Только не так понимаешь. Не больше мне каяться, чем тем, кого я к небу поднимал и отправлял на Блаженные Поля без тяжёлого скарба.

— Но ты жизни отбирал, — Галина

оперлась о постель обеими руками.

— Не безвинные, однако.

— Если ошибка?

— Ошибаются судьи. Их и ответ. Мешаться в их дела казнителю не пристало. Хотя и своё разумение у нас есть тоже — мы ведь в Хельмутовой школе обучались. Не причиняй лишней боли. Не бойся огласить сомнение. Если все-таки идёшь насупротив ихних кади — готовься отвечать собой. При всём при том помни крепко: нераскаявшийся выкупает своей казнью половину греха, раскаявшийся — весь, невинный делается святым. Думаешь, врут об этом?

— Но всё равно — в Рутене говорят, что Бог дал жизнь, только он и имеет право отнять в своё время.

Икрам подбоченился:

— Так чего ж ваши лекари у него это святое право отбирают? Клянутся, что будут отстаивать жизнь страдальца до последнего? Вот и воздаётся им.

— Откуда ты знаешь?

— Не от благой жизни рутенцы вешаются, топятся, горячий свинец в себя посылают и на нашу сторону бегут. Добром их не пускаем — так с грозой сюда приходят.

«Должно быть, дела обстоят куда хуже, чем я раньше знала, — подумала девушка. — Хотя Икрам — человек простой, судя по разговору. Или хотя… он ведь почти на рубеже обосновался, ему отсюда видней. Но нет — досужие слухи, повторяет, наверное».

— Это из-за Белой хвори.

— А болесть эта по какой причине вас всех грызёт? И все другие-прочие? Вот что, напомнила. Дай-ка я на твою собственную болячку полюбуюсь. Ворочать было нельзя, так и похерили всю лечебную смазь. Сняли в тот раз повязку и позабыли.

Он зашёл со стороны подушек, выставил левую руку, согнутую в локте, чтобы девушка оперлась на неё грудью, и правой задрал на спине рубаху.

— Ну и как там?

— Веришь ли — еле видать стало твои бледные крапины. Потому что показала ты себя мужем. Но не радуйся, внутри всё то же. Ты убиваешь хворь, хворь убивает тебя — кто последним будет? Долго так может тянуться, но кончится рано или поздно.

— Утешил, — фыркнула Галина.

— А ты моему слову не верь, — дядька бережно опустил её на постель, расправил одежду, подголовье и покрышку. — Я ж по другой части специалист. Длинные рубцы, между прочим, себя куда явственнее круглых мет показывают.

— Ты что — ещё и допрашивал?

— Хочешь сказать — пытал да кнутобойничал? Да нет, можно сказать. Я ж почти сразу на Востоке оказался. После ученика, ну, чин-чином обучившись в западных краях и сдав экзамен на мастера. С несмертельным шедевром. А тут на сильные допросы полный запрет. В Вестфе и Франкии такое дознание по закону имеется, да на деле мало применяют. Всё больше чужую руку узнаю.

После таких откровений девушке захотелось вскочить с одра и бежать куда подальше. Только ноги не слушались — и ещё она внезапно сообразила, что одр был явно хозяйский, а сам Икрам ночью притулялся на полу возле печки. А ещё раньше — пожалуй, в ногах пациентки. Сторожил её сон.

— Спасибо тебе, — внезапно проговорила она.

— Да ничего, мимо проехали. Позвать тебе морского муженька? Или землянского, Рауди Красноволка?

— Рауди не муж.

— Он вроде как иначе считает. Только и крутился вокруг тебя до сегодняшнего утра, когда мэс`Орри его в охапку — и побежали вдвоём лошадей на верблюдиков менять.